Онлайн книга «В погоне за счастьем»
Я пожала его руку: Хорошо. Договорились. Рад это слышать. И последнее… в городе очень многие хотели бы встретиться с тобой. Я не знаю, какие у тебя планы на ближайшие дни… Мой ежедневник совершенно пуст. Я пока еще не испытываю потребности в светском общении. Все понимаю. Должно пройти время. Но если у тебя вдруг возникнет потребность в компании, знай, что существует масса возможностей. У тебя есть поклонники. Как доктор Болдак, например. Он был очень доволен не только тем, что, позвонив Дункану Хауэллу, я все-таки заглотнула наживку, которую он мне подбросил… но еще и моим удачным прохождением первого триместра беременности. Нет никаких тревожных симптомов, приступов боли, дискомфорта? Ничего угрожающего. На самом деле все проходит куда легче, чем в прошлый раз. Ну, что я могу сказать, кроме того, что это отличная новость. Будем держать кулачки. И продолжайте вести спокойный образ жизни. Это вряд ли получится, ведь теперь Дункан Хауэлл настаивает на двух колонках в неделю. О да, я слышал. Мои поздравления. Вы становитесь местной знаменитостью. Да, и стану еще более знаменитой через три месяца, когда на Мэн-стрит все увидят мой округлившийся живот. Как я уже говорил, не стоит преувеличивать. В любом случае, почему вас должно волновать, что про вас подумают? Потому что я здесь живу, вот почему. На это у доктора Болдака не нашлось ответа. И он ограничился скупым: «Это верно». Со следующей недели меня начали публиковать по понедельникам и пятницам. И тут же накатила новая волна гневных откликов читателей, измученных моим едким юмором. Но Дункан Хауэлл упорно приглашал меня в редакцию для составления плана на будущую неделю и с энтузиазмом говорил о том, как прогрессирует колонка. Кстати, идея выпускать ее два раза в неделю оказалась просто блестящей, что подтверждали многочисленные хвалебные отзывы. Более того — и он поспешил поделиться со мной радостной новостью, — две крупнейшие газеты Мэна, «Портленд пресс гералд» и «Бангор дейли ньюс», обратились с предложением о покупке прав тиражирования моей колонки. Деньги, которые они предлагают, невелики: около шестидесяти долларов в неделю за две колонки, — сказал мистер Хауэлл. Из которых мне причитается…? Видишь ли, это дело для меня новое. «Мэн газет» никогда еще не оказывалась в ситуации, когда ее колумнистам предлагают синIдицированную колонку. Но я переговорил кое с кем из наших юристов, и мне сказали, что обычная практика — это шестьдесят на сорок между автором и выпускающей газетой. Давайте попробуем восемьдесят на двадцать, — предложила я. Это слишком круто, мисс Смайт. Я того стою, — возразила я. Конечно, стоишь… но как насчет семьдесят на тридцать? Мое последнее слово: семьдесят пять на двадцать пять. А ты жесткий переговорщик. Да. Это верно. Значит, семьдесят пять на двадцать пять, мистер Хауэлл. И это распространяется на все будущие тиражирования. Справедливо? Пауза. Вполне, — сказал он. — Я попрошу наших юристов составить соглашение, которое ты подпишешь. Буду ждать. И спасибо за то, что протащили меня в «Портленд» и «Бангор». Мне когда-нибудь удастся выманить тебя на обед? Моя жена уши мне прожужжала, так хочет познакомиться с тобой. Со временем, мистер Хауэлл. Со временем. Я понимала, что, наверное, перегибаю палку со своим отшельничеством… но сочетание беременности и нестихающего горя заставляло меня сторониться компании. Я еще могла вытерпеть еженедельный обед у Рут, но перспектива вести светскую застольную беседу, отвечать на многозначительные вопросы вроде «Так что привело вас в Брансуик?» отбивала всякую охоту общаться. Я все еще была подвержена приступам отчаяния. И предпочитала страдать от них в уединении. Вот почему я продолжала отказываться от всех приглашений. Но, когда меня вдруг пригласил Джим Карпентер, я, к своему удивлению, согласилась. Джим преподавал французский в Боудене, и как раз на том курсе, где училась я. Ему было под тридцать — долговязый парень с рыжеватыми волосами, в очках без оправы и с несколько старомодными манерами, скрывающими его озорной характер. Как и все в Боудене (включая студентов), он одевался в традиционном для Новой Англии академическом стиле: твидовый пиджак, серые фланелевые брюки, рубашка на пуговицах, профессорский галстук. На занятиях он обмолвился о том, что Боуден — его первый опыт преподавания и что он осел в Мэне после двух лет работы над диссертацией в Сорбонне. Я была единственным вольнослушателем в классе. И к тому же единственной студенткой женского пола (в ту пору Боуден был исключительно мужским заведением), но, несмотря на это, Джим держался со мной достаточно официально — во всяком случае, первые два месяца моей учебы. Он задал несколько общих вопросов — на французском — о моей работе («Je suis jouraliste, mais maintenant je prends une periode sabbatique de mon travail [57] » — вот все, что я смогла ответить). Осторожно расспросил о моем семейном положении, поинтересовался, нравится ли мне штат Мэн. Иными словами, держал профессиональную дистанцию. И вот однажды — прошло несколько недель с тех пор, как запустили мою колонку, — он поймал меня после занятий на выходе из аудитории. И сказал: «Я просто в восторге от вашей колонки, мисс Смайт». О, спасибо. — Я слегка смутилась. Один из моих коллег сказал, что вы раньше писали для журнала «Суббота/Воскресенье». Это правда? Боюсь, что да. Я и не знал, что в моем классе учится знаменитость. Потому что никакой знаменитости на самом деле нет. Скромность — это переоцененная добродетель, — сказал он с легкой улыбкой. Но нескромность раздражает, вы так не считаете? Возможно… но после пары месяцев в Мэне я бы не возражал против дозы парижского высокомерия и наглости. Здесь все чересчур вежливы и спокойны. Может быть, поэтому мне здесь и нравится. Особенно после Манхэттена, где каждый занят только тем, что продает себя. Есть особая прелесть в таких уголках, где после пяти секунд знакомства ты не знаешь, чем человек занимается, сколько зарабатывает и сколько раз был разведен. Но я хочу знать такие подробности. Наверное, отчасти потому, что еще не избавился от своих корней «верзилы» [58] . Вы действительно из Индианы? Так бывает. Тогда Париж и вправду должен был стать для вас откровением. |