Онлайн книга «В погоне за счастьем»
Давай покончим с этим, Джек. Ты говоришь, как Барбара Стенвик, образец стойкости. Кажется, в фильмах про войну это называется «пытаться быть сильной». Что нелегко, правда? Правда. Поэтому поцелуй меня. И скажи, что любишь. Он поцеловал меня. Сказал, что любит. Я прошептала те же слсова ему. И последнее, — сказала я, вцепившись в лацканы его кителя. — Только посмей разбить мое сердце, Малоун… С этим я отпустила его. А теперь иди на свой корабль, — сказала я. Слушаюсь, мэм. Он развернулся и пошел к воротам. Я молча смотрела ему вслед призывая себя быть сдержанной и благоразумной. Охранники распахнули ворота. Джек обернулся и крикнул мне: Первого сентября. Я крепко закусила губу, потом прокричала в ответ: Да, первого сентября… без опоздания. Он приложил руку к фуражке и отдал мне честь. Я выдавила из себя улыбку. Он прошел на территорию верфи. Какое-то время я не могла двинуться с места. Я просто смотрела прямо перед собой, пока Джек не исчез из виду. У меня возникло ощущение, будто я падаю — как если бы шагнула в пустую шахту лифта В конце концов мне все-таки удалось вернуться к станции метро, спуститься вниз, сесть на поезд до Манхэттена. Одна из тех женщин, что встретились мне у ворот верфи, сидела сейчас передо мной. На вид ей было не больше восемнадцати. Как только поезд отъехал от станции, у нее началась истерика, и громкие безудержные рыдания долго сотрясали пустой вагон. Будучи дочерью своего отца, я не знала, что такое плакать на людях. Горе, печаль, страдания — все нужно было сносить молча: так было заведено у Смайтов. Расслабиться дозволялось только за закрытыми дверями, в уединении собственной комнаты. Так что всю дорогу до Бедфорд-стрит я держала себя в руках. Но как только за мной закрылась дверь квартиры, я рухнула на кровать и дала волю чувствам. Я плакала. Я ревела. Я выла. И все повторяла про себя: ты дура. 4
Ты действительно хочешь знать мое мнение? — спросил Эрик. Конечно, — ответила я. Значит, сказать честно? Я нервно кивнула головой. Тогда слушай: ты идиотка. Я судорожно глотнула воздух, потянулась к бутылке с вином, наполнила свой бокал и залпом отпила половину. Спасибо тебе, Эрик, — наконец произнесла я. Ты просила дать честный ответ, Эс. Да. Верно. Ты, конечно, молодец. Я осушила свой бокал, снова потянулась к бутылке (это была уже вторая) и долила себе вина Извини за тупость, Эс, — сказал он. — Но я не вижу повода напиваться. Каждый человек иногда имеет право выпить чуть больше положенного. Особенно если есть что праздновать. Эрик посмотрел на меня скептически: И что мы здесь празднуем? Я подняла бокал: День благодарения, конечно. Что ж, тогда поздравляю, — криво ухмыльнулся он и чокнулся со мной. И должна тебе сказать, что в этот День благодарения я счастлива, как никогда. Я просто с ума схожу от счастья. Да уж, сумасшествие здесь ключевое слово. Согласна, я была слегка навеселе. Не говоря уже о том, что взбудоражена от избытка чувств. Сказывалась и физическая усталость. Ведь мне удалось справиться со слезами всего за час до ланча с Эриком «У Люхова». Так что не было времени восстановить силы (хотя бы коротким сном). Пришлось наспех принять ванну, подогреть остатки кофе, сваренного еще утром, и попытаться не заплакать при виде забытой в раковине чашки, из которой недавно пил Джек. Взбодрившись прокисшим кофе, я поймала такси и рванула на 14-ю улицу. Ресторан «У Люхова» был нью-йоркской достопримечательностью: огромное германо-американское заведение, которое, как говорили знающие люди, было скопировано с «Хофбройхаус» в Мюнхене — хотя мне его экстравагантный интерьер всегда напоминал декорации фильмов Эриха фон Штрогейма [19] . Германский ар-деко… только, пожалуй, в превосходной степени. Думаю, своим абсурдом он и притягивал Эрика. К тому же брат (как и я) питал слабость к «люховским» шницелям, колбаскам и Frankenwein [20] … хотя во время войны администрация ресторана намеренно прекратила подавать германские вина. Я немного опоздала, поэтому застала Эрика уже за столиком. Он дымил сигаретой, зарывшись в утренний номер «Нью-Йорк таймс». Когда я подошла, он поднял голову и, как мне показалось, был изумлен. О, мой бог, — мелодраматично воскликнул он. — Любовь видна невооруженным глазом. Неужели так заметно? — спросила я, усаживаясь. О нет… ни чуточки. Только твои глаза краснее, чем губная помада, и от тебя исходит так называемое посткоитальное сияние… Шш… — шикнула я на него. — Люди услышат… Им нет нужды слушать меня. Достаточно взглянуть на тебя. И все сразу станет ясно. Похоже, ты влюбилась не на шутку? Да. Влюбилась. И где же, скажи на милость, твой Дон Жуан в гимнастерке. На военном корабле, следует в Европу. О, замечательно. Так у нас не просто любовь, а еще и разбитое сердце. Похвально. Просто похвально. Официант! Бутылочку чего-нибудь игристого, пожалуйста. Нам срочно нужно выпить… Потом он посмотрел на меня и сказал: Итак. Я весь внимание. Рассказывай все без утайки. Будучи круглой дурой, я так и сделала, уговорив при этом без малого две бутылки вина. Я всегда все рассказывала Эрику. Для меня он был самым близким человеком на свете. Он знал меня лучше чем кто бы то ни было. Вот почему я так боялась рассказывать ему про ночь с Джеком. Эрик очень трепетно относился ко мне и всегда стоял на страже моих интересов. Нетрудно было предположим как он мог бы интерпретировать эту историю. Отчасти поэтому я и пила так быстро и так много. Ты действительно хочешь знать мое мнение? — спросил| Эрик, когда я закончила свой рассказ. Конечно, — ответила я. Значит, сказать честно? И вот тогда я услышала, что я идиотка. Я выпила еще немного вина, провозгласила тост в честь Дня благодарения и позволила себе неосторожную реплику о том, что схожу с ума от счастья. Да, сумасшествие здесь ключевое слово, — заметил Эрик. Я знаю, все это кажется бредом. И ты наверняка думаешь, что я веду себя как подросток… |