Онлайн книга «В погоне за счастьем»
Дверь открылась. Он робко приблизился к кровати. В правой руке он держал мой бокал с мартини, уже снова наполненный. В знак примирения, — сказал он, протягивая мне бокал. Я села и взяла из его рук бокал. Он опустился рядом со мной на корточки, чокнулся со мной. — Говорят, первые десять лет брака самые трудные. Я попыталась улыбнуться. Я просто пошутил, — сказал он. Я знаю. У нас какое-то не слишком радостное начало, да? Да, действительно. Что я должен сделать? Для начала перестать относиться ко мне как к домработнице. Да, я сижу дома, и это означает, что я занимаюсь покупками и веду хозяйство. Но то, что я финансово зависима от тебя, не накладывает на меня обязанность прислуживать тебе. Я никогда не относился к тебе как к служанке. Поверь мне, это было. И я хочу покончить с этим раз и навсегда. Хорошо, — сказал он и отвернулся, словно ребенок, которого только что отругали. И что касается денег… ты очень скоро поймешь, что в вопросах трат я остаюсь верна своим новоанглийским корням. Меня не интересуют меха, бриллианты, круизы на «Куин Мэри», и я никогда не стремилась «равняться на Джонсов» [33] . Не думаю, что велосипед можно приравнять к предметам роскоши, тем более что я купила его для поездок за продуктами. Он взял меня за руку: Ты права. Я не прав. Прости меня. Ты это искренне говоришь? Конечно. Просто я еще не привык жить с женой. Я не жена. Я — Сара Смайт. Есть разница. Помни об этом. Конечно, конечно, — сказал он. Мы оба отхлебнули мартини. Я хочу, чтобы у нас все получилось, Сара. Я приложила руку к животу: Должно получиться. В силу объективных причин. Мы сделаем так, что все получится. Обещаю. Он поцеловал меня в губы, нежно коснулся моих волос. Хорошо, — сказала я и погладила его по щеке. Я рад, что мы поговорили об этом. Я тоже. Он притянул меня к себе и крепко обнял. Потом сказал: Ну что там мясной пирог, готов? Пирог был готов. Мы спустились на кухню и поужинали. Он похвалил мою стряпню. Одобрил и торт из семи коржей и долго смеялся, когда я рассказала ему, что Беа назвала его сладкоежкой. Мы пошли в постель. Занялись любовью. На этот раз ему удалось продержаться почти две минуты. Казалось, он был искренне рад этому. Потом он страстно поцеловал меня в губы, поднялся с постели и ударился об тумбочку, которая по-прежнему разделяла наши кровати. Забираясь под одеяло, он сказал: — Надо как-нибудь передвинуть эту чертову тумбу. В ту ночь я спала хорошо. Но рано утром меня растормошил Джордж. Даже заспанная, я сумела заметить, что он чем-то сильно расстроен. Что случилось, дорогой? — спросила я. Мои костюмы… Что? Мои костюмы. Куда ты повесила мои костюмы? Я отнесла их в химчистку. Что? Я окончательно проснулась: Ты просил меня отгладить их, я и отнесла в химчистку… Я просил, чтобы ты сама это сделала. Я не умею гладить костюмы. Не умеешь? В самом деле? Извини, в Брин-Море нас не обучали таким фундаментальным наукам. Ты опять со своими злобными шуточками. Я же не виновата в том, что ты такой беспечный. Беспечный? В чем, по-твоему, я должен идти сегодня на работу? А что с костюмом, в котором ты был вчера? Он мятый. Тогда отгладь его сам. Он подошел к шкафу и со злостью снял костюм с вешалки. Хорошо, я поглажу, — сказал он. — Потому что я знаю, как это делается. Здорово, что Принстон хотя бы чему-то тебя научил. Я снова откинулась на подушку, накрылась с головой одеялом. В этой позе я пролежала с полчаса, пока не расслышала, как хлопнула входная дверь, возвестив о том, что Джордж ушел на работу. Пока я лежала, у меня в животе все бурлило. Меня тошнило. Но это был вовсе не токсикоз, мучивший меня по утрам. Это было отчаяние. Разумеется, Джордж чувствовал себя виноватым после этой утренней перепалки — и вскоре после полудня курьер доставил мне огромный букет цветов, сопровождаемый открыткой: Я хорошо отутюженный дурак. И я люблю тебя. По крайней мере, это было хоть немного остроумно. Когда в тот вечер Джордж вернулся домой, он вел себя так, будто прошел обряд очищения. Естественно, пришел не с пустыми руками: привычное подношение в виде букета цветов было подкреплено коробкой шоколада… это отражало степень его страданий от осознания собственной вины. Два букета за один день? — спросила я, кивнув на двенадцать роз на длинных стеблях, доставленных утром. — Напоминает репетицию похорон. У него вытянулось лицо. Ты не любишь цветы? Я пыталась пошутить. Конечно, конечно, — сказал он. — Я просто так спросил, чтобы убедиться. Спасибо тебе. Нет, это тебе спасибо. За что? За то, что миришься со мной. Я знаю, что это нелегко. Все, чего я хочу, это справедливости в отношениях между нами. Я все понял. Я обещаю, что так и будет. Честно? Он заключил меня в объятия: Я все не так истолковал. Но я исправлюсь. Хорошо, — сказала я и поцеловала его в лоб. Я люблю тебя. Я тебя тоже, — поспешно сказала я, надеясь, что это прозвучало убедительно. Но голова у Джорджа уже была занята другим, потому что он спросил: Это что, мясной пирог так пахнет? — Я кивнула. — Ты прелесть. В течение следующих недель Джордж действительно пытался установить между нами entente cordiale [34] . Он исключил из своего лексикона все домашние претензии. Он не стал просить Беа звонить мне с новыми рецептами его любимых блюд. Он смирился с тем, что я не умею гладить костюмы. Он не стал возражать, когда я предложила платить по пять долларов дважды в неделю за услуги приходящей домработницы. Он старался быть внимательным, тем более что моя беременность становилась все заметнее и я быстро уставала. Он пытался быть любящим и заботливым. |