Онлайн книга «Женщина из Пятого округа»
Адрес звучал так: улица Суффло, дом номер 19. Tres baussmannien. [73] В Париже сохранилось немало архитектурных шедевров эпохи барона Османна. [74] Дом, который я искал, был из той же серии: большое помпезное здание этажей в шесть, со всеми необходимыми атрибутами барокко. Его месторасположение — на улице, спускающейся вниз от Пантеона, — и элегантное лобби красноречиво свидетельствовали о том, что этот immeuble haussmanien [75] олицетворяет собой великие буржуазные ценности. И это означало, что, еще не переступив порога дома Лоррен Л’Эрбер, я уже ощущал себя полным ничтожеством. Тем не менее я набрал код замка. С характерным щелчком дверь открылась. В вестибюле имелось переговорное устройство. Подняв трубку, я нажал кнопку с именем хозяйки. Мне ответил все тот же американец, прощупывавший меня в телефонной беседе. В трубке были слышны голоса. — Ваше имя, пожалуйста… Votre пот, s’il vous plait. Я назвал себя. — Секундочку, пожалуйста, ип instant… — И тут же: — Четвертый этаж, налево… quatrieme etage gauche… Лифт оказался маленькой золоченой клеткой. До моих ушей стали долетать оживленные голоса. Я вышел из лифта, повернул налево и позвонил в дверь. Мне открыли. На пороге, словно часовой, возник низкорослый мужчина в черных слаксах и черной водолазке. У него были подстриженные бобриком волосы, в руках — стильная планшетка из нержавейки и дорогая авторучка. — Мсье Рикс? Я кивнул. — Генри Монтгомери. Помощник мадам Л’Эрбер. Ваш конверт, пожалуйста. Я полез в карман, достал конверт и передал ему. Он проверил, написано ли на нем, как положено, мое имя. Убедившись, что все оформлено правильно, он сказал: — Верхнюю одежду оставьте в первой комнате налево по коридору, еда и напитки dans la cuisine. [76] Но, раздевшись, вы должны вернуться сюда, чтобы я мог представить вас мадам. D ’accord? [77] Я снова кивнул и проследовал по коридору в направлении, указанном Монтгомери. Коридор оказался очень длинным, с высокими потолками. Стены были белыми. Большую часть стен занимал огромный абстрактный монохром из пяти пластин. Каждая пластина представляла собой оттенок зеленого, внешние были чуть светлее, а во внутренних цвет сгущался едва ли не до черноты. На первый взгляд это показалось мне имитацией Кляйна или Ротко, причем не слишком удачной. Но я решил, что еще не время высказывать вслух подобные умозаключения. Синдром Туретта [78] меня пока не охватил. Я проследовал дальше по коридору, к первой двери, слегка приоткрытой. За дверью оказалась маленькая комната с двуспальной кроватью и стулом из единого куска формованного пластика; последний являл собой образчик мебельного авангарда, столь популярного в конце шестидесятых, но ныне это смотрелось как отголосок эры палеозоя. Над кроватью (как я предположил, это была гостевая комната) висела огромная картина с изображением обнаженной бесстыжей красавицы с развевающимися, как щупальца медузы, волосами и пестрым (психоделическим?) сплетением экзотической флоры и дикой фауны в гуще лобковых волос. Трудно представить, как можно уснуть под таким полотном. И все же эффектная кричащая палитра привлекла мое внимание. Должно быть, я задержался у картины (я бы назвал ее «Лето любви») чуть дольше отведенного времени, поскольку у меня за спиной прозвучал голос Монтгомери: — Мистер Рикс… Мадам ждет вас. — Извините, просто… Я жестом показал на полотно. — Нравится? — спросил он. — О да, — солгал я. — Тем более что это символизирует определенную эпоху. — Знаете художника? — Питер Макс? — Ну, нет… Он был слишком коммерческим. А этот парень разве рисовал не на потребу публике? — Так кто же автор? — Тер де Клоп, biеп sur. [79] — О да, bien sur, — со знанием дела кивнул я. — И вам, должно быть, известно, что мадам была его музой… — Так это Лоррен Л’Эрбер? — спросил я, не скрыть своего изумления. — Да, это действительно она, — ответил Монтгомери. Он сделал мне знак следовать за ним. Мы прошли обратно по коридору и свернули налево, в большую гостиную. В гостиной ничего нового для себя я не открыл: те же белые стены, высокие потолки и дурные образчики поп-арта. Разве что пространства побольше: размеры комнаты были тридцать на двадцать. В гостиной преобладал черный цвет — большинство гостей было в черном, и я, по крайней мере, не выделялся из толпы; вдоль стен были расставлены белые кожаные диваны, здесь же — несколько старомодных стульев из формованного пластика, на стенах — пара этюдов в стиле ню с мадам работы того же художника. Но Монтгомери вовремя увел меня в сторону от картин. Твердой рукой он взял меня за плечо и развернул кругом, подтолкнув к габаритной во всех отношениях даме. Ростом она была около шести футов, весом фунтов двести пятьдесят, [80] не меньше; мясистое лицо раскрашено в стиле театра кабуки — на фоне выбеленной кожи выделялись огромные красные губы. Шею украшало колье с золотыми знаками зодиака; все пальцы унизаны кольцами, каждое указывало на принадлежность хозяйки к оккультному движению «Новый век». Ее волосы — теперь уже серебристые — были заплетены в косу длиной во всю спину. Одета она была в кафтан, в руках — бокал шампанского. Не убирая руку с моего плеча, Монтгомери наклонился и что-то прошептал мадам на ухо. Она разом оживилась: — Привет, Гарри! У нее был густой южный акцент. — Мадам Л’Эрбер… — Отныне я для вас Лоррен. Ты вроде писатель? — Романист. — Возможно, я что-то читала из твоих романов? — Определенно нет. — Что ж, жизнь длинна, мой дорогой. Бегло осмотрев гостиную, мадам остановила взгляд на парне лет сорока. Черный плисовый пиджак, черные джинсы, черная футболка, маленькая бородка, строгое лицо. — Эй, Чет, иди сюда, тебе будет с кем поговорить, — громко произнесла она. |