Онлайн книга «Особые отношения»
— Какое приглашение? — Куда-нибудь вместе сходить. Я хочу сказать, мы ведь живем в потрясающем городе, культурной столице, так? Лучшие театры мира. Превосходная классическая музыка. Знаменитые музеи. А мы с тобой повязаны по рукам и ногам работой и чертовым ремонтом и даже ни разу никуда не выбрались… — Ты что, правда хочешь в театр? — Его вопрос прозвучал так, будто я только что призналась в принадлежности к какой-то одиозной религиозной секте. — Правда хочу. — Не мое, признаться, не мое. — Но, может, Кейт и Роджер думают иначе? — спросила я, имея в виду пару, приглашавшую нас на ужин в первый приезд в Лондон. — Спроси их сама. — В голосе Тони мне послышался легкий оттенок раздражения. Этот оттенок я уже не раз замечала в случаях, когда я… ну да, наверное, когда я его раздражала. Все-таки на другой день я позвонила Кейт Медфорд. Услышав автоответчик, я оставила сообщение, рассказав, что мы с Тони обживаемся в Лондоне, что я регулярно слушаю программу Кейт на радио и стала ее горячей поклонницей и что мы оба были бы рады повидаться. Прошло четыре дня, прежде чем она перезвонила. Но говорила она со мной очень приветливо — хотя и чувствовалось, что она не настроена на долгий разговор. — Очень приятно было получить от тебя сообщение, — сказала Кейт сквозь помехи на линии, позволявшие понять, что она звонит с мобильника. — Я уже знаю, что ты перебралась сюда вместе с Тони. Так, может, вы слышали и о том, что мы ждем прибавления месяца через три? — Да, сорока и это на хвосте принесла. Поздравляю, я так рада за вас обоих. — Спасибо. — Надеюсь, рано или поздно у Тони и в Уоппинге все утрясется. Услыхав это, я осеклась: — Вы разговаривали с Тони? — Мы вместе обедали на прошлой неделе. Он разве тебе не рассказывал? — Я что-то стала такая рассеянная, — солгала я. — Работа, беременность, дом, просто голова идет кругом… — Да-да, дом. В Патни, я слышала. — Точно. — Тони Хоббс в Патни. Кто бы мог подумать. — Как Роджер? — спросила я, чтобы сменить тему. — Безумно занят, как обычно. А как ты? Привыкаешь? — Осваиваюсь понемногу. Знаешь… в наш дом пока и собаку страшно привести, не то что пригласить друзей… — Она засмеялась. Я продолжала: — Может, проведем вечер вместе, сходим куда-нибудь, в театр, например? — Театр? — повторила она, словно это слово было ей незнакомо. — Не помню, когда и была там последний раз. — Это только вариант, — сказала я, ненавидя себя за собственный смущенный тон. — Вариант замечательный. Просто мы оба сейчас так замотаны. Но повидаться было бы здорово. Может, выберемся и пообедаем все вместе как-нибудь в воскресенье. — Я только «за». — Ну и отлично. Я обсужу все с Роджером, а потом тебе перезвоню. А сейчас я убегаю. Очень рада, что ты обживаешься. Пока. На этом разговор был окончен. Когда Тони наконец пришел домой в тот вечер — ближе к одиннадцати часам, — я заметила: — Не знала, что ты встречался с Кейт Медфорд на прошлой неделе. Плеснув себе водки, он ответил: — Да, я обедал с Кейт Медфорд на той неделе. — Что ж ты мне ничего не сказал? — Я должен сообщать тебе о подобных вещах? — тихо спросил он. — Ну просто… ты ведь знал, что я собираюсь ей звонить, предложить встретиться? — И что? — Но когда я заговорила об этом несколько дней назад, все выглядело так, будто ты с ней даже не разговаривал за то время, что мы в Лондоне. — Разве? — Тон по-прежнему был спокойным. После крошечной паузы Тони улыбнулся и спросил: — Так что сказала Кейт по поводу театра? — Предложила пообедать в воскресенье. — Я говорила ровным голосом, удерживая на лице улыбку. — Правда? Как мило. Через несколько дней я попала-таки в театр… с Маргарет. Мы пошли в Национальный театр на «Росмерсхольм» Ибсена. Хорошая режиссура, отличные актеры… жу-утко длинный спектакль. А в тот день ко мне в восемь утра явились маляры, потом я в одиночку сражалась с антресолями, укладывая туда вещи, и вечером еле поспела в театр, когда уже поднимали занавес. Постановка получила немало лестных отзывов, поэтому я ее и выбрала. Но уже минут через двадцать начала понимать, что втравила себя и Маргарет в мрачную трехчасовую скандинавскую тягомотину. В антракте Маргарет сказала мне: — Да, вещь просто убойная. А к середине второго действия я благополучно уснула — и очнулась от шквала аплодисментов, когда актеры уже выходили на поклоны. — А чем там кончилось? — поинтересовалась я, когда мы вышли на улицу. — Муж и жена прыгнули с моста — покончили с собой. — Да ты что! — невольно ужаснулась я. — А из-за чего? — Ну, знаешь — зима в Норвегии, заняться больше нечем… — Слава богу, что я не вытащила Тони. Он завтра же подал бы на развод. — Муж у тебя небольшой любитель Ибсена? — Не хочет иметь ничего общего с культурой. По-моему, это типично журналистская узколобость. Знаешь, я предложила его друзьям, супружеской паре, пойти в театр… И я пересказала ей свои разговоры с Тони и с Кейт Медфорд. — Вот увидишь, в ближайшие четыре месяца она не объявится, — высказалась Маргарет, когда я замолчала. — А потом выскочит, как чертик из табакерки. Позвонит, будет ворковать, расскажет, как она «безумно занята» и что мечтает повидаться с тобой и Тони и малышом и предложит пообедать в воскресенье через полтора месяца. И ты подумаешь: значит, вот как здесь дружат?. И еще: она мне звонит только потому, что так полагается? И ответом на оба вопроса будет громкое звучное «да». Потому что здесь даже близкие друзья держатся несколько — как бы сказать помягче — сдержанно и прохладно. И не потому, что не желают с тобой общаться, — а потому, что не хотят быть навязчивыми и боятся, что ты, возможно, не особо жаждешь этого общения. И как бы ты ни старалась убедить их в обратном, с этим ничего не поделаешь. Потому что здесь так принято. Англичанам потребуется год, а то и два, прежде чем тебя примут и станут относиться как к другу. Если уж они дружат, то дружат, но и при этом все равно держат определенную дистанцию. В этой стране к такому приучают сызмальства. — Никто из соседей до сих пор не зашел познакомиться. — И не придут, здесь не принято. — И в магазинах так грубо разговаривают. Маргарет ухмыльнулась: — Неужели заметила? Да, я действительно заметила это — особенно на примере продавца в ближайшем газетном киоске. Казалось, мистер Hyp — так его звали — каждый день вставал не с той ноги. Вот уже несколько недель я ежедневно покупала у него газеты, но он ни разу не удостоил меня (как и любого другого клиента) улыбки. Я не раз пыталась хотя бы добиться ответа на простейшие вежливые фразы. Но он с мрачным видом игнорировал мои приветствия и упорно отказывался снять маску отъявленного мизантропа. Журналист во мне недоумевал: откуда такая неприветливость? Трудное детство в Лахоре? Отец, который зверски избивал по любому поводу? А может, он бежал из Пакистана в семидесятые, оказался в промозглом и сыром Лондоне, в обществе, для которого он лишь паки, черномазый, вечный аутсайдер, и до сих пор не может прийти в себя от шока? |