Онлайн книга «Особые отношения»
— Проявлений чего? — переспросила я. — Я говорю о хроническом зуде. Довольно частое явление у беременных… и нередко появляется в сочетании с преэклампсией, то есть, как вы, может быть, знаете… — Высоким давлением? — Прекрасно… хотя мы, клиницисты, предпочитаем называть это артериальной гипертензией. Хорошо, однако, то, что у вас нормальный уровень мочевой кислоты в крови. При преэклампсии уровень мочевой кислоты повышен, следовательно, можно сделать утешительный вывод, что вы преэклампсией не страдаете. Однако давление очень высоко… Если не контролировать его, это может оказаться опасным и для матери, и для ребенка. Поэтому я прописываю вам бета-блокатор, он стабилизирует давление, а также антигистаминный препарат, пиритон, — он снимет зуд. А еще вам следует принимать валиум, по пять миллиграммов три раза в день. — Я не стану больше пить валиум. — Почему это? — Потому что он мне не нравится. — Есть многое на свете, что нам не нравится, миссис Гудчайлд… а между тем приносит нам пользу. — Как шпинат?.. Тони нервно кашлянул: — Гхм… Салли… — Что? — Если мистер Хьюз считает, что валиум тебе поможет… — Поможет? Меня от него просто тошнит. — Действительно? — спросил мистер Хьюз. — Не смешно, — ответила я. — Я не предполагал шутить, миссис Хоббс… — Я Гудчайлд, — перебила я. — Я не меняла фамилию. Хоббс — он. А я — Гудчайлд. Тони и врач украдкой переглянулись. О более, почему я так странно себя веду? — Простите меня, миссис Гудчайлд. И разумеется, я не могу принуждать вас принимать какие-либо препараты против воли. Однако, как клиницист, я могу диагностировать, что вы в настоящий момент переживаете стресс… — А я, как объект ваших наблюдений, могу диагностировать, что валиум играет неприятные шутки с моей головой. Поэтому, нет… к этим таблеткам я больше не прикоснусь. — Это ваше право — но прошу понять, по-моему, это неразумно. — Приняла к сведению, — хладнокровно ответила я. — Но пиритон-то вы будете принимать? Я кивнула. — Ну хоть что-то, — произнес Хьюз. — И продолжим лечить зуд каламиновой мазью. — Отлично, — согласилась я. — Ну-с, и, наконец, последнее, — сказал Хьюз. — Вы должны понимать, что высокое давление очень опасно — из-за этого вы и впрямь может лишиться ребенка. Поэтому до конца беременности вы должны избегать любых физических и психологических нагрузок. Это непременное условие. — То есть вы хотите сказать?.. — начала я. — Я хочу сказать, что вам не следует ходить на службу, пока… Я не дала ему договорить: — Не работать! А как вы себе это представляете? Я журналист — корреспондент. У меня есть обязательства… — Да, у вас есть обязательства, — перебил меня Хьюз. — Обязательства перед собой и ребенком. И хотя частично мы способны нормализовать ваше состояние химическими препаратами, в первую очередь вам требуется покой. По сути дела, только постельный режим может обеспечить нормальное вынашивание. И именно по этой причине мы подержим вас в стационаре до окончания… Я не верила собственным ушам. — До окончания беременности? — спросила я робко. — Боюсь, что так. — Но это же еще три недели. Не могу же я вот так бросить работу… Тони твердо опустил мне руку на плечо, призывая замолчать. — Увидимся завтра на утреннем обходе, миссис Гудчайлд, — сказал Хьюз. Кивнув Тони, он перешел к следующей пациентке. — Поверить не могу, — прошептала я. Тони только пожал плечами. — Мы с этим справимся. — С этими словами он посмотрел на часы и сообщил, что ему необходимо возвращаться в редакцию. — Но разве ты не сказал, что уже сдал свои полосы в печать? — Я такого не говорил. К тому же, пока ты была без сознания, оказалось, что заместитель премьер-министра замешан в скандале с детским порно, а в Сьерра-Леоне вспыхнул вооруженный конфликт между враждующими группировками… — У тебя во Фритауне есть человек? — Есть, внештатник. Дженкинс. Неплох для всякой мелочи. Но раз речь о настоящей войне, думаю, придется посылать кого-то из наших. — Может, сам поедешь? — Только в мечтах. — Если хочешь, езжай. Я тебя не задерживаю. — Я никуда не поеду, поверь. Он говорил ласково, но твердо. В первый раз он высказал вслух свое желание вырваться на волю. Или, по крайней мере, мне так показалось. — Ну что ж, все ясно, — сказала я. — Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. — Нет, если честно, не очень. — Я заведую внешнеполитическим отделом — а заведующие отделом не срываются с места, чтобы писать материал о какой-то паршивой перестрелке в Сьерра-Леоне. Но им приходится сидеть в отделе, чтобы готовить свои полосы к печати. — Так иди. Я тебя не задерживаю. — Ты уже второй раз это говоришь. Он сложил на прикроватный столик свои гостинцы — газеты и поникшие цветы. Потом еще раз торопливо поцеловал меня в лоб: — Завтра приду. — Я надеюсь. — Я позвоню тебе прямо с утра, а может, даже сумею заскочить к тебе до работы. Но утром он не позвонил. Когда я позвонила домой в половине девятого, Тони не ответил. Я набрала номер его мобильника, но абонент был недоступен и меня переключили на его голосовую почту. Я оставила короткое сообщение: «Сижу тут, все уже надоело до чертиков, и только думаю — где же ты? И почему не отвечаешь на звонки? Пожалуйста, позвони скорее, мне ведь и впрямь небезразлично, где же мой муж». Только через два часа зазвонил телефон в палате. Голос Тони звучал нейтрально, как Швейцария: — Привет. Извини, что до меня нельзя было дозвониться. — Понимаешь, я позвонила домой в полдевятого, а там никого не было. — Какой сегодня день? — Среда. — А что я делаю каждую среду? Отвечать было необязательно, потому что он знал, что мне известен ответ: по средам он завтракал с главным редактором. Завтрак в «Савое» всегда начинался в девять. А это означало, что Тони выходил из дому ровно в восемь. Идиотка, идиотка… что ж ты нарываешься на неприятности? — Прости, — сказала я. — Ничего страшного. — Его голос звучал холодно, отстраненно. — Как ты себя чувствуешь? |