Онлайн книга «Волчья звезда»
Я почему-то не понимала. Если тебя оскорбили, а ты ничем не хочешь отплатить, кто ты после этого? Все равно, что животное. Но спорить с ним не стала — может, у него после всего, что случилось, с головой не в порядке. Почва тут была сухая, копать трудно, да еще тем железным обломком (он, правда, был каким-то не совсем железным), который хоть отдаленно напоминал лопату, но земля почти повсюду была разворочена, кое-где даже камни вырваны из своих гнезд и Улиссу удалось вырыть общую могилу — одну на всех. Но когда подошло время укладывать туда мертвых, тех, что оставались на пепелище, он не выдержал — прислонился к уцелевшему остатку стены и закрыл глаза. Пришлось мне самой управляться. Жар высушил их тела, они были не тяжелее ребенка. Я стащила их в яму за ноги, попутно упрашивая не обижаться на такое обращение; в конце концов мы-то хотели как лучше. Лагранжа и остальных, чьи тела пострадали меньше всего, он снес сам — молча, потому что, похоже, ему было стыдно за свою слабость. Потом мы присыпали яму землей и навалили сверху камни; плохая могила, но все же лучше, чем никакой. Я уже хотела отойти, чтобы помыться и попить — вода тут была, она била из земли, заполняя выбоину в грунте, но он сказал: — Погоди. Я спросила: — Ну, что еще? — Нужно что-то сказать, верно? — Чего тут говорить? Если вы не собираетесь за них отомстить, то что такого вы им можете сказать? Он вздохнул. — Слова прощания. Это не только для мертвых. Это и для меня, если хочешь. Помолчал, потом произнес: — Ага, вот. Похоже, это опять было из какой-то давней истории; он знал ее на память, потому что, прикрыв глаза, почти без запинки проговорил нараспев: «Ибо душа моя насытилась бедствиями и жизнь моя приблизилась к преисподней. Я сравнялся с нисходящим в могилу; я стал, как человек без силы. Между мертвыми брошенный, — как убитые, лежащие во гробе, о которых Ты уже не вспоминаешь и которые от руки Твоей отринуты. Разве над мертвыми Ты сотворишь чудо? Разве мертвые восстанут и будут славить Тебя? Разве во мраке познают чудеса Твои, и в земле Забвения — правду Твою? Я сказал: вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы. Но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей.» Потом сказал, уже нормальным голосом: — Да, я думаю, это подойдет. Как тебе кажется? По-моему, смысла тут было немного, все что я поняла, что он больше сам жаловался, чем оплакивал мертвых, но у каждого свои обычаи, и потому я сказала, чтобы его не обидеть: — Звучит красиво, А разве у вас нет готовой похоронной речи? У нас есть. Он покачал головой. — Не для насильственной смерти. С таким мы еще не сталкивались. Никогда не поймешь, где у них правда, где ложь — ну как такое может быть? Впрочем, сейчас меня это меньше всего беспокоило. — Ну ладно, а дальше что? Тут оставаться опасно. Не знаю, кто приходит за кочевыми на такие вот пепелища, но кто-то же приходит. Ходят слухи, что за ними двигаются совсем уж дикие люди, которые даже убивать толком не умеют — подбирают остатки. — Я иду за Дианой, — сказал он упрямо. — А ты как знаешь. Это обычное сволочное поведение старших — кажется, будто они оставляют тебе выбор, но на самом деле, нет. — А разве в том, другом вашем поселении нет Небесного Глаза? — Есть, — сказал он, — ну и что? — Они позовут вас, а вы не ответите. Тогда они разве не захотят посмотреть, что тут делается? — Да, — сказал он, — да, наверное. Но если нам нельзя оставаться здесь, какая разница, куда мы пойдем? Не знаешь, куда ее увели? — Они не любят оставаться на одном месте — тем более после таких больших набегов. Постараются отойти как можно дальше. — Ну, так мы пойдем следом, — твердо сказал он. — Послушай, ведь они могли увезти и кого-нибудь из ваших. Почему ты не надеешься, что можно спасти их? — Потому что это бесполезно. Они калечат мужчин, — выкалывают им глаза, вы знали? Доить скот и делать сыр они и так могут, безглазые, да и передвигаться — тоже, а вот бежать — нет. А женщины наверняка под присмотром других женщин. Даже если мы до них и доберемся, они все равно не согласятся бежать. — Вот этого я не понимаю, — удивился он. — А куда им бежать, Улисс? На пепелище? На самом деле я полагала, что и до этой своей Дианы он вряд ли доберется, а если и доберется, толку будет мало, но он отказывался слушать, это я уже поняла. Он поднялся, с тоской оглянулся по сторонам, и сказал: — Ладно. Пойдем. Тут я окончательно поняла, что он не в себе и мне стало по-настоящему страшно. Тащиться невесть куда, да еще с человеком, которому последние мозги отшибло! — Как вы собираетесь идти? Без ничего? — И, как маленькому, пояснила: — Мы же не выживем — с пустыми руками. — Хорошо, — сказал он устало, — что нужно? Будь он младше меня, я бы дала ему по шее, но он был все-таки старше, потому я начала терпеливо перечислять. — Флягу для воды. Нож. Ту штуку, которая умеет разжигать костер — я её у вас как-то видела. Потом эти ваши банки с едой — что мы есть-то будем, по крайней мере первое время? — По-моему, — сказал он, — все разграблено. Ладно, пойдем, посмотрим. Тот Дом, где располагался склад Предметов, пострадал меньше всего, но внутри все было перевернуто — пол усыпан какими-то осколками, которые хрустели под ногами; не будь на мне ноговиц, я бы изрезала ступни в кровь. Там же блестели какие-то лужи, одна красивого ярко-синего цвета; экран, такой же, как тот, за которым я когда-то сидела, был разбит и стало видно, что внутри он черный и пустой. Еще одна лужа, в которую я нечаянно ступила, была липкой и маслянистой, но в общем разгром ничем не отличался от любого хранилища Предметов, на которое удавалось набрести; Улисс все возмущался, до чего, мол, варварски его любимцы расправились с бесценным оборудованием, но в конце концов это было его право, возмущаться — его Предметы, не мои. Так или иначе, выглядело все безнадежно. Но на всякий случай я спросила. — Они хранятся только тут — ваши Предметы? — Хранились. В то числе и те, что предназначались для вас — ножи, гарпуны, наконечники для стрел… это они забрали в первую очередь. Остальное частью забрали, частью уничтожили — ты же видишь. И правда, тут не было ничего мало-мальски полезного. Я переворачивала опрокинутые пустые ящики в поисках ножа, пусть самого плохонького — мог же хоть один заваляться, но ножа не было. |