Онлайн книга «Ледобой»
– Говорят, что воев за стену ты поведешь? – выступил вперед Прям. – Да. Смотрят вызывающе, но удивление мало-помалу сходит на «нет». Высшей почести и славы достоин боец, сразивший цвет полуночного войска. Встанет ли еще Брюнсдюр-ангенн? Кто не признает очевидного – просто упрямец. Нет ничего зазорного встать под начало такого умельца. Безрод молча оглядел каждого. – В воеводы не лез. И за собой никого силком не потяну, – мрачно буркнул Безрод. Молчали. Сивый внимательно оглядел каждого. – Ты? – повернулся к Моряю. Моряй силен и крепок, а с мечом – ровно братья родные, на двоих одна душа. Молодец сдержанно кивнул, отошел. – Ты? – Безрод кивнул Пряму. Прям очень быстр, может, потому и не ранен до сих пор. Да и нрав его под стать имени. Не кривит и не юлит, черное называет черным, белое – белым. Прям кивнул и отошел к ложу собираться. – Ты? – Сивый поглядел на Щелка. Щелк обоерук. В одной руке меч, в другой секира, секира свистит, меч поет. В бою страшен. Щелк постоял-постоял, подошел ближе, пристально посмотрел в глаза Безроду, холодно ухмыльнулся и кивнул. Нравился Щелку этот невзрачный, седой вой. Нос бит-перебит, глаза холодны, то ли серые, то ли синие, губы поджаты. И весь ровно стальной сизью отливает. – Ты? – спросил Рядяшу. – Обижаешь! – Здоровяк словно того и ждал. Выступил вперед, молодецки расправил необъятную грудь, и смешливо добавил. – Да за тебя, отец родной, хоть в огонь, хоть в воду! Дружинные грянули сердечным смехом. – В воду, только в воду, – криво улыбнулся Безрод. Усыновлять начать что ли? Сначала Люндаллен, потом Гремляш. Теперь вот косая сажень в плечах в сыновья набивается. Кстати, как там Гремляш? Видел несколько дней назад. Был ранен, однако жив. Справиться бы надо. – Ты? – повернулся к Любу. Этому сшибка – мать родная. Назвать бы не Люб, а Лют, но до этого еще дойдет, если голову не сложит. Юркий, верткий, чисто живчик под пальцем. А с виду – дурак дураком. Хорошо, что только с виду. С таким играть сядешь – без штанов уйдешь. – Да я уже собрался, – потянулся, будто спросонок, зевнул, прищурился. Глядит одним глазом хитро-хитро. Ранен в шею, но легко. Рук хватит перечесть не раненых. – Спать лягу. Разбудите. – Вы? Трое братьев Неслухов, огромные, словно из камня тесаные, переглянулись и кивнули. Этих только пусти в драку! Пока враг не поляжет, либо самих не порубят, Неслухи будут мечами крушить. Про них говорили, будто заливает им кровью глаза во время битвы, и если кончатся все враги, как бы сослепу за своих не принялись. А так и не скажешь. Увальни увальнями. – Ты? Млеч Багрец молчал. Отказаться – как бы трусом не сочли, но и ходить под началом человека, который попробовал твоего сапога, не с руки. Стоял Багрец и губу жевал. Наконец, поднял глаза и коротко мотнул головой. Нет! – Ты под моим сапогом был, безродина, – скривился Багрец. – А я под твой не пойду. Сивый молча кивнул. – Ты?.. – Ты?.. – Ты?.. Коряга, не дожидаясь очереди, вышел на середину и громыхнул: – Я пойду! Безрод оглянулся. Помрачнел и коротко мотнул головой. Нет! – Почему? Сивый подошел близко-близко, как тогда на поляне, когда млеч едва не убил, и молча поглядел в синие глаза, темные от непроходящей злобы. И, усмехнувшись, еще раз мотнул головой. Нет! Млечу не дали вспыхнуть. Сразу несколько человек оттащили Корягу в угол. И не успел Безрод отвернуться от млечского конца амбара, как из угла донесся хриплый голос: – Не срами, воевода, млечскую сторону! Меня возьми. Сапогов я тебе не дарил, стар уже сапогами разбрасываться. Об одном прошу – не срами нашу сторону! Вперед вышел сухой, неприметный боец, невзрачный, ровно мышь. Тоже сив, лицо словно топором рублено, одни углы. Безрод пригляделся. Зверь, что на рожон не лезет – опаснее всего. – Злы млечи – да! Так ведь и подрубили нас под корень! Жен-детей не стризновали, там, на пепелище оставили. Душа кровавыми слезами плачет, от скорби вредоумие подступает. И помереть бы, да смерть не берет, ровно издевается. Меня возьми, вой. Сивый кивнул. Спорить не стал, но остался при своем. Ни одного из восьмерых битейщиков с собой не отобрал. Свое горе не должно множить чужого. Проще простого обозлиться на белый свет и косить всех одной косой, будто заливной лужок. – Ты?.. – Ты?.. – Ты?.. Отобранные времени терять не стали, разбрелись по амбару собираться. Дел невпроворот, нужно справу подготовить, отоспаться, набраться сил. Вряд ли все уйдут за одну ночь. Придется уходить в несколько приемов. Дело трудное, да и вождь непрост! Только посмотри в глаза – аж мороз пробирает, холоден и спокоен. Безрод перебрал в амбаре всех. На досадливые взгляды внимания не обращал, на мрачные оскорбления и ухом не вел, только раз фыркнул и ощерился. Должно получиться, больно задумка красива. Тычок, поди, от запаха боли совсем сдал. И Босоног должен увидеть спокойную жизнь, чтобы отец и мать вволю надышались запахом счастья. И Стюженю спокойное житье станет вовсе не лишним, и Перегужу, и Долгачу… Сивый торопился. Воям не только собраться, еще и выспаться нужно. За амбаром последовали овин и дружинная изба. А когда уходил из дружинной избы, где вовсю шли приготовления к вылазке, будто в спину толкнуло что-то. Сивый замер на пороге, оглянулся и взглядом уперся в чьи-то глаза, сверкавшие в полутемном углу ровно светочи. – И ты. – Безрод, почему-то уверенный, что все делает правильно, показал пальцем в темноту. Некто вышел на свет и широко улыбнулся. Гремляш. Сивый до сих пор чувствовал зуд меж лопаток, будто на самом деле огрели по спине ладонью. Совсем парень выздоровел. Могуч, силен, девки, наверное, покоя не знают. А зачем им покой, когда такие молодцы по земле ходят? – Уж не чаял. Думал, мимо пройдешь. – Голосище-то о-го-го! Густ, будто мед. – И прошел бы. Чего на глаза не явился? – Хочу последним стать. Последний удачу приносит. Удачу? Что там про счастливую долю Стюжень говорил? Безрод усмехнулся, поглядим. – Хотел – станешь. Последним со стены уйдешь. Для злосчастья дверь за собой закроешь. Парни собирались до вечерней зари. В амбаре, в овине и дружинной избе стоял глухой, ровный гул. Мечи, секиры, луки, топоры, ножи, стрелы, тетивы, копейные наконечники прятали в один мешок из вощеной шкуры, полушубки, шапки, рубахи, сапоги – в другой. Безрод придумал хитрую штуку. Оружие крепко стягивали веревкой, чтобы не гремело, потом кузнечным поддувалом наполняли мешок воздухом, туго затягивали под горлышко и тут же обмазывали смолой со всех сторон. Получался воздушный пузырь. Плыть поможет. В смоле также пачкали штаны и рубахи, не должно быть в воде белых пятен. Вои боярских дружин, раненые и те, кто оставался, с тоской поглядывали на отчаянную дружину. Впрочем, на стене тоже кому-то стоять нужно. |