Книга Как все это начиналось, страница 53 – Пенелопа Лайвли

— Пускай, — согласился Антон. — Если только мне не надо больше поднимать и копать, быть грязным. Если закрыть тему нашего мастера.

— Уверена, вы это сделаете, — улыбнулась она. — Уже почти сделали. А сегодня мы, пожалуй, займемся кое-чем даже более практическим, чем налоговые правила. Вот брошюра, манифест партии консерваторов. Я вовремя успела вытащить его из ящика с макулатурой. Если вы собираетесь прожить в этой стране долго, вам надо познакомиться и с языком политиков.

— С Музеем Виктории и Альберта проблема в том, что никогда не знаешь, с чего начать, — сказала Роуз. — Здесь так много всего.

Они стояли у входа. Их сумки уже просветили, добровольные пожертвования они сделали.

— Вместе мы сможем все, — произнес Антон.

Роуз удивленно воззрилась на него:

— Что?

— Простите. Это у меня в голове. Это я читал с вашей мамой. Политика. В этих залах японцы и китайцы. Может быть, тут и начнем? Мы честолюбивы и оптимистичны.

— Надеюсь, мне не придется провести целый день в обществе Дэвида Кэмерона. Какие странные идеи бывают иногда у моей мамы, — рассмеялась Роуз.

— Нет-нет, это хорошо. Я учу новый стиль речи, но думаю, политики везде говорят одно. Они всегда обещают.

В музее было полно посетителей.

— Вообще-то, нам стоило бы сначала пойти куда-нибудь, где поспокойнее, — сказала Роуз. — Может, подождем с японцами? Как насчет… костюмов, например?

Антон явно сомневался.

— Керамика? Фарфор? — предложила Роуз.

— Это мне нравится. У меня друг дома делает керамику.

В галерее, где экспонировались керамические изделия, народа и в самом деле было поменьше. Роуз и Антон бродили от стенда к стенду. Блюда, чаши, кувшины, супницы, вазы, фигурки разных стран и времен. Глаза разбегались от обилия цветов и форм.

Время от времени они останавливались, чтобы восхититься и обменяться несколькими фразами, пока не оказались в отдаленном зале с весьма удобными диванчиками. Антон и Роуз сели на тот, с которого можно было любоваться английской посудой XVII века. Свет струился сквозь застекленный купол крыши. Вокруг никого не было.

— Хорошее место. Как раз для нас, — заметил Антон, глядя на сервиз с множеством тарелок разных размеров. — Как вы думаете, хозяева этим пользовались? Или просто смотрели?

— Представьте себе, как аккуратно надо было мыть посуду, — сказала Роуз.

— Они очень красивые. Цветы, нарисованные люди. Вот эта птичка. Мой друг делает только коричневые горшки. Красивой формы, но только коричневые.

— В семнадцатом веке тоже делали коричневую посуду. Посмотрите. Вон там.

— Я так чувствую, как будто здесь очень много людей, — сказал Антон. — Все те, кто делает эти вещи и пользуется ими. Очень тихие люди. Как призраки.

— Они умерли, сохранились только вещи, которые гораздо прочнее нас. Даже фарфор. Странно подумать, что мои чашки переживут меня, пусть даже и не будут стоять в музее за стеклом.

— Те чашки с голубым и серым рисунком? Я как-то пил из них чай с вашей мамой.

Роуз кивнула, помолчала несколько секунд, а затем, стараясь не смотреть на него, добавила:

— Вообще-то, я не сказала маме, что мы с вами встречаемся сегодня.

— Мне кажется, я понял это, а потому тоже не сказал. — И он не без некоторой неловкости, но спокойно спросил: — Она… не поймет?

Роуз помолчала, потом ответила:

— Наоборот. Поймет.

Их взгляды встретились.

— Может быть, довольно с нас посуды. Пойдем? — предложила Роуз.

— Вы не хотите говорить… об этом?

Она покачала головой.

— Да. — Он порывисто вздохнул и на секунду положил руку на ее запястье. — Да, может, лучше об этом не говорить. Только вот… Я хочу сказать вам: когда я с вами, то начинаю думать, что вдруг смогу жить в этой стране, сделать себе здесь новую жизнь. Я благодарю за это. Я благодарю за… — Антон улыбнулся, подбирая слова. — Вы добры к иностранцу и… я благодарю вас.

— Перестаньте! — не выдержала Роуз. — Вы прекрасно знаете, что это все не то.

Он помолчал.

— Да, знаю, но должен так себе говорить.

Послышались чьи-то шаги. Они были уже не одни. Две женщины рассматривали блюда, покрытые соляной глазурью.

Роуз встала:

— Пойдемте. Мы еще ничего не видели.

В зале ювелирных украшений они любовались брошками в стиле ар-нуво.

Роуз думала: «Ну вот, теперь все вышло наружу. Нет, это не было высказано, но все равно обнаружилось, и теперь ничего не может быть как прежде».

Ей хотелось взять его за руку. Ведь другие люди делают это. Но им нельзя, нет. Можно ли чувствовать себя одновременно такой счастливой и такой грустной? Значит, можно.

Рассматривая венецианский хрустальный кубок с гравировкой, Антон вдруг вспомнил о бывшей жене. Он не думал о ней уже давно. Она возникла на мгновение, просто как напоминание об утраченном чувстве.

«Я забыл, что это такое — чувствовать. А сейчас вспомнил. Я отвык. И вот чувствую то, что не должен чувствовать».

Потом они сидели во внутреннем дворике и пили кофе. Было солнечно и тепло. Викторианская кирпичная кладка, фонтан. Дети играют, перекрикиваясь звонкими голосами.

— Так много людей. Так много языков. Слышу французский, немецкий, японский, итальянский, — сказал Антон.

— Еще какой-то из скандинавских. Сзади. Этот музей — настоящий полиглот. Вот хорошее слово в вашу копилку. Полиглот — тот, кто говорит на многих языках. Я и забыла, что знаю это слово.

— Скажу мастеру, что эта стройка — полиглот. Думаю, он ответит мне: «Иди к черту». Это я узнал от племянника. Это грубо, я думаю?

— Довольно грубо, — согласилась Роуз. — Но все зависит от того, кто это говорит и кому. Между друзьями приемлемо, если, конечно, считать это шуткой.

— Мастер на стройке не есть мой друг, и он не шутит. Так что это будет грубо. Но на стройке так много грубости, что никто не замечает.

— Извините меня, конечно, но вы немного зациклились на этом мастере, на том, как не любите его.

— Потому что он попал в мою жизнь случайно. Этот человек не должен быть в ней.

— Обо мне тоже можно так сказать, — возразила Роуз, глядя вдаль, на стрельчатые окна, перекрученные колонны, фигуры на фризе.

— Он плохой случай. А вы… вы — то хорошее, что со мной здесь случилось, — улыбнулся Антон.

Эта улыбка! Ей опять пришлось отвести глаза.

— Я думаю, все встречи случайны, — возразила она и подумала: «Да и все браки». — Их могло бы не быть.