Онлайн книга «Быть бардом непросто»
— Ты должен спеть то, что сочинил вчера, понимаешь? Это очень важно. Все строчки записаны здесь. Барон принес гитару. Ну же. Ты ведь хотел быть бардом. — Да… хотел… да… — Отлично. Тогда пой. — Что именно он курил? — Зеленый смог. — Вы что, с ума сошли?! Даже я знаю, что у темных от него башню к дэймосам сносит. — Да? А меня лишь слегка повело. — Вы не продукт генетического извращения. — Не забывайтесь, барон. Я все же эльф и говорить в таком тоне… — Простите. Просто он теперь вообще ни на что не способен! Все. Уходим. Надеюсь, до завтра он отойдет. — Погодите! Я буду петь! — сжимаю гитару, гляжу в окно и чувствую, как меня распирает невиданная доселе жажда творчества. Она буквально рвется наружу, бурлит и клокочет, мечтает прорваться и вылиться рифмованными строчками, окутанными моим хрустальным голосом. — Может, лучше не надо? — сомневается бегемотик. — Хуже не будет, — вздыхает толстый эльф. — Ладно. Фтор, мы с бароном будем неподалеку. Вон в том переулке, понял? И прекрати улыбаться! Киваю с еще более счастливой улыбкой. Он ругается. Потом берет бегемотика за лапку и тащит за собой. Бегемотик при этом очень ругается. Итак… мой черед. Ночь. Тысячи голубых звезд сияют на небосклоне. Воздух чист и невинен, как принцесса в первую брачную ночь. И сейчас я разорву его своим голосом. Да! Заглядываю краем глаза в листки. Ничего не вижу. Отбрасываю их. И перекидываю перевязь гитары через плечо. Начнем! Моя драконица. Я эльф, обезумевший от любви. Я темный снаружи и внутри. Я светлый лишь рядом с тобой. Прошу, окно мне открой. Я эльф безутешный, пою о том, Как стал я жить под косым мостом. Питаться рыбой, что прогнила, И все, чтобы ближе ты была… Я эльф, который сошел с ума. О милая, выгляни из окна. Я на колени встаю, смотри, Ну что же ты? На меня взгляни. Что хочешь? Крови? Убью врагов. Разрушу семьи, сожгу их кров. И принесу тебе их глаза, Лишь бы смотрела ты на меня. Но если я нежеланен, что ж — Проткнет мне сердце холодный нож… И сдавит горло мое петля. Не жить на свете мне без тебя. Струны затихают. Три… Еще две… порвались. Зато сколько экспрессии, я срываю голос, бужу всех соседей и собираю небольшую толпу из стражников. Они стоят молча, лишь изредка кто-то утирает слезинку-другую. После окончания представления меня уводят… в тюрьму. Но все же! Всего на мгновение я замечаю, как занавеска в башне шевелится, из-за нее показывается прелестная белокурая головка, весело мне улыбается и бросает что-то сверкающее и изящное. Это оказывается ваза. Размером с меня. Она раскалывается на тысячи осколков, окатывает стражей водой. Кого-то ранит. Стою, улыбаюсь и ору, что я тоже ее люблю! И что вернусь, и мы будем жить хоть и недолго, но счастливо. Из тюрьмы меня освобождают только на следующее утро. Я успеваю прийти в себя и на волю выхожу с дикой головной болью и в крайне отвратительном расположении духа. Аид встречает меня на ступенях, на нем черный теплый плащ с меховой подбивкой. В руках он держит еще один. — Это мне? — уточняю, отчаянно щурясь. Даже тот тусклый свет, который достигает до дна ущелья, где какой-то идиот решил построить город, режет глаза. — Тебе. Надевай. Плащ швыряют мне в руки. Надеваю и натягиваю капюшон. У них в камерах температура — минус десять. А я только в рубашке, свой плащ где-то потерял. Настроение подумало и поднялось с нулевой отметки до уровня плинтуса. — Как все прошло с женой беге… барона? — А ты не помнишь? Она швырнула в тебя вазой. — Хм. Я так плохо пел? — Тебе подвывали собаки, собравшиеся со всей округи. Гитара едва ли не заглушала тебя, так ты налегал на струны. Посреди всей этой какофонии слова, к сожалению, терялись, и общий смысл поняли только те, кто стоял рядом. Это были я, барон и стража. Смущенно чешу затылок. — Эх. Слишком много экспрессии. — Я бы сказал — перебор. — А что, если повторить, но… уже без сигар? — Ты повторишь. По крайней мере, ты ее заинтересовал, причем сильно, так что есть шанс, что сегодня ночью тебя не проигнорируют. — Да? — довольно усмехаюсь. — Такого, как я, забыть сложно. — Это уж точно. — А что барон? — Хм? — Он заплатит? — Да. Он счастлив. Говорит, что, наверное, жена и впрямь его любит. — Ну! — гордо смотрю на него. — Но у него очень плохо со слухом… в смысле… музыку он вообще не воспринимает и не любит. Так что даже если бы ты орал эту песню и при этом бил дубиной в барабан, барон и тогда не оценил бы уровня какофонии. — Главное — заказчик доволен. Может, и на этот раз исполнить все, как вчера? И барон будет доволен, и к нам претензий никаких. — Тогда нам заплатят лишь пять золотых. Десять — это в случае, если она окажется суккубом. — А сейчас мы куда? — В баню. Удивленно на него смотрю: — Не понял? — Я сознаю, что тюрьма — это не Вечный лес. Но все же… Ты что, спал в канализации? От тебя испражнениями несет за версту! — морщится и прикладывает к носу ажурный платочек. — Подумайте, какие мы нежные. Ну пахну, и чего? Тебя бы туда. — Нет, спасибо. Тем более что мы почти пришли. Изучаю поток женщин, идущий в двери сомнительного заведения с огромной и чересчур пестрой вывеской над дверями. На вывеске написано: «Парная». — Уверен, что нам сюда? Может, это только для женщин? — Я уже все узнал. Здесь есть и для женщин, и для мужчин. Идем скорее, иначе я задохнусь от вони, исходящей от тебя. Фыркаю и иду следом. Тоже мне, неженка. Ну… в бане в целом неплохо. Правда, она все же раздельная. Я имею в виду парные. И когда мы оба, в труселях, гордо входим в женскую парную… сколько визгу и писку, а тазикам, которыми в нас швыряют, вообще нет конца!.. М-дя. Так не орали даже фрейлины моей матушки, когда засекли меня подглядывающим в замочную скважину, как они купаются. Правда, потом бабоньки видят, что именно к ним пришло, и нас, забитых, вытаскивают из угла и чуть не доводят до смерти ласками. Мне лично сразу трут спинку, пятки, моют голову, рассказывают сплетни, выясняют прошлое, будущее, предпочтения в еде, изучают уши. На последнее я реагирую крайне остро. Ибо уши — мое самое чувствительное место. А потому они вечно дергаются. Я убираю от них чужие руки и едва не глохну от визгов и писков восхищенных дам. Аиду приходится не легче. Его оккупируют дамы постарше и сразу мочат в чане с кипятком. Ну… или не совсем с кипятком… Короче, судя по его воплям и поднимающемуся пару, вода далеко не ледяная. |