Онлайн книга «Жесть»
— Который час? — спросила она. — Доброе утро, — сказал он. За окном едва светало. — Да уж… доброе… А собаки? Мужчина ответил не сразу. — Собаки? Он словно на стену наткнулся. — Псы-рыцари… — сказал он неуверенно. — Псы войны… Друзья человека… И война — друг человека… По закону транзитивности… Лекарство против морщин, как подметил один юноша… — голос его неуловимо изменился. Он взялся дрожащей рукой за лоб — и тут встретился глазами с Мариной. И словно выключатель в нем щелкнул. Бред отпустил его. — Да, с собачками у вас могли быть неприятности. Хотя, эти стаи не так опасны, как о них говорят. В первом поколении они еще побаиваются людей. Помнят, как жили с хозяевами… Вот спарятся с волками, нарожают щенков, тогда — держитесь люди. Волкособаки — это действительно твари, и совсем не Божьи. — Какие ужасы вы рассказываете… Была бы Марина не с такого бодуна, давно бы уже поняла, с кем имеет дело. Но она уткнулась в чашку и пила свой чай. Допив, собрала ватники, положила их поверх подушки и откинулась спиной на импровизированное кресло. Куда подевалась пустая чашка, она не заметила. Она закрыла глаза, чему-то улыбаясь… Мужчина ходил по комнате: шаги то приближались, то отдалялись. Наверное, думает: «Приехала девочка», — вот чему она улыбалась. Никакого неудобства на этот счет она не испытывала. Вчерашний кошмар отпустил ее. Как хорошо было просто жить — пусть и с головой в тисках, пусть и с глюками в глазах… Похоже, она заснула снова. Когда включилась — за окном еще больше посветлело. И на душе посветлело, что было куда ценнее. Похмелье перешло в рациональную фазу. Головная боль постепенно ослабляла хватку. И глаза наконец-то видели все, что следовало (она осторожно приоткрыла их, поглядев, что вокруг происходит). Мужчина опять кромсал несчастную капусту: лопатки под его свитером ходили вверх-вниз, как маленькие крылышки. Работал он за столом, покрытым облезлой клеёнкой. Вообще же обстановка в доме была самая что ни на есть совдеповская, серенькая: выцветшие занавески, старые фланелевые тряпки, разбросанные повсюду, эмалированная посуда с отбитой эмалью. Выцветшие полиэтиленовые тазики. Засаленные обои. Мебель, притащенная сюда из города только для того, чтоб не выбрасывать. Единственное, что выбивалось из композиции — две репродукции на стене. «Боярыня Морозова» художника Сурикова плюс «Иван Грозный убивает своего сына» [21] художника Репина. Мужчина тихонько напевал: — Столько в жизни земной нам отмерено дней? Сколько дел совершить удосужимся в ней [22] … Не напевал он, а скорее причитал. Вдобавок, сбился. Что-то грызло его, что-то в нем болело. — …Лишь как себя могу любить другого… Нет, не так. Что же дальше-то было? Все из головы повымело… — Не мучайтесь, — подала голос Марина. — Вы все путаете… «Но и праздность, и лень посчитать можно делом, если целью избрать своей Царство Теней…» — А? — спросил он. — Да, действительно. Спасибо… Он обернулся. Марина обмерла. Наконец произошел щелчок в ее сознании: она узнала своего спасителя. На фотографиях он был гладко выбрит и не настолько худ, но… это он. Никаких сомнений. И наконец Марина обратила внимание на те пугающие странности, которые с похмелья прошли мимо ее сознания. Во-первых, человек не расставался с ножом — ни на секунду. Даже когда чай ей подавал — она отчетливо это вспомнила, — нож был в свободной руке. Во-вторых, он все время чего резал, беспрерывно кромсал овощи, причем, очень похоже — просто так, не для готовки. По всей комнате (может, и по всему дому?) были аккуратно разложены кучки нашинкованных кабачков, огурцов, каких-то корнеплодов — на дощечках, в мисках, в тех самых полиэтиленовых тазиках. Кошмар перепрыгнул на новый уровень. Господи, взмолилась Марина, пусть все это будет сон… А зачем ты сюда шла? — напомнила она себе. Кого ты искала, к кому ты пробиралась ночью, — вместо того, чтобы выбросить из башки все, сказанное Павлом перед смертью? Ты, опытный репортер, зомбировала саму себя, ты бессознательно переключилась в режим дурочки, лишь бы только не передумать… Но неужели Павел ЗНАЛ, где искать маньяка? Стоп. Павел узнал не сразу, иначе зачем было разыгрывать такой долгий спектакль, да еще таскать с собой журналистку? Сначала он честно шел по следу. Потом поехал в эти долбанные садоводства… а потом устроил милый розыгрыш с мобильниками. Он с кем-то пообщался… вот тогда и возник призрак Банановой улицы. Кто навел Павла на этот дом? Марина вдруг пискнула: — ОЙ!!! Схватилась за рот, проскакала в носках по полу до ближайшего тазика с кабачками — и роскошно блеванула. — Ваш чай… — простонала она. — Простите… Мужчина замолчал и с улыбкой подал ей ковшик. Простая вода — самое то… Марина вернулась на кровать и надела сапоги. Никаких проблем с этим не возникло: руки-ноги теперь слушались, как надо. Разве что чуть дрожали да еще быстро холодели — от нервов. Приступ рвоты очистил не только ее желудок, но и — в большей степени — голову. Это был качественно новый уровень осознания ситуации. Она сидит в одной комнате с опаснейшим и совершенно непредсказуемым психом, и нет рядом ни дюжих санитаров, ни тюремных контролеров… Материализовавшийся ужас. Не медля ни секунды — искать лазейку, бежать? Или сначала взять интервью? Возясь с сапогами, она поглядывала на своего героя. Тот, повернувшись спиной, возился в кухне — что-то готовил на своей керосинке. Он выводил — сильно, уверенно — дирижируя себе ножом: В бессилии старческом дожил вот до чего: Воспоминания реже лгут, чем ранят… Нам молодость дана лишь для того, Чтоб немощную старость испоганить — Вы порядок строф путаете, — бросила Марина, решив быть естественной и беззаботной. Он вдруг вернулся в комнату, заметно обрадованный: — Да, правда? Извините меня… Я был уверен, что стихи умерли… а значит, я имею право на вольное с ними обращение… Движения его были порывисты и, такое впечатление, плохо контролируемы. И вообще, слишком много он совершал движений — с явным избытком. — Так и есть, — сказала Марина. — Эти конкретные стихи умерли, и вы имеете на них полное право. — Но вы же их знаете, помните. И сколько ни будете стараться — ничего из себя не выгоните. Значит, они все-таки живы… Не знаю, не уверен, что я имею хоть какое-то право… Там есть еще замечательные строки: «…Лишь как себя могу любить другого, лишь как его — себя любить могу.…» Это про меня. |