Онлайн книга «Изольда Великолепная»
Я охотно согласилась, а заодно осталась сидеть на подоконнике – и тепло, и довольно удобно, и на расстоянии от Урфина. Уж больно тянет ему пакость сотворить. – Спрашивайте, – разрешил он. Добрый какой. И на вопросы мои он ответит честно, аки свидетель на процессе. Осталось Библию торжественно внести. Или Конституцию. – Я в другом мире? – задала я первый вопрос. – И приволок меня ты? – Да. И снова да. – Как? – Тебе с точки зрения магии или физики объяснить? – Как тебе удобней. – Никак. – Их сиятельство осклабились самым вызывающим образом. – Я открываю двери. Но не имею ни малейшего представления о том, как они устроены. Ладно. Допустим, я поверила. В конечном итоге я, включая телевизор, не слишком задумываюсь о микросхемах, кристаллах и о том, откуда берется электричество. Я в другом мире. Факт. Я жива. Здорова. И способна понимать речь устную и письменную. Примем как данность. Но есть момент, который волнует меня куда больше всех остальных, вместе взятых. – Когда я вернусь домой? Имелись некие подозрения, которые Урфин охотно подтвердил. – Никогда. Неделю назад я швырнула бы в него миской, не пожалев остатков вишни. И сейчас искушение было столь велико, что я спрятала руки за спину. Минуту мы с Урфином играли в гляделки, и победил он. Ну не могла я спокойно смотреть в эти красные беспомощные глаза! – Есть несколько препятствий. – Он заговорил сам, приняв поднесенный Гленной кубок. И могу поклясться, что подавала она его с опаской, стараясь не коснуться его сиятельства ненароком. Может, он заразный? Но тогда не притащился бы. К нашей-то светлости с ее хрупким здоровьем, при упоминании о котором у меня уже икота начинается. – Первое – вы заключили договор. И обязаны его исполнить. Но в договоре – я читала его раз десять, все равно больше читать было нечего – ни слова о столь радикальной смене прописки! – Уж поверьте, – Урфин слабо улыбнулся, и вид у него сделался вовсе жалким, – книгочеи в жизни не допустят расторжения договора. Профессиональная честь… но, даже если получится, остается второе препятствие. Переход между мирами отнимает силы. Перенос между мирами обессиливает совершенно. Видите, в каком я состоянии? У меня физически не хватит сил открыть дверь. Это он намекает, что я виновата? Между прочим, я не просила меня переносить! Я прошу поставить меня обратно! Требую даже! – Гленна, выйдите, – приказал Урфин, проведя по шее. Готова спорить, что воротник этот, больше похожий на кружевной ошейник, неудобен до жути. Она подчинилась, пусть и неохотно. Моя камеристка, женщина неразговорчивая, но в общем-то добрая, глядела на Урфина так… не знаю даже, как сказать. Пожалуй, так смотрят на не слишком порядочного гостя, выставить которого не имеют возможности, но после ухода его непременно пересчитают серебряные ложечки. – Они знают, что вы не отсюда, но не знают, откуда именно. Им это не интересно. Им здесь вообще мало что интересно, но оно к лучшему. Вам не стоит распространяться о Земле. Ваш мир слишком отличается от нашего. Ну да, я заметила. Электричества нет. Телевидения нет. И радио тоже нет. Хорошо, что хоть горячая вода есть. И туалет имеется, между прочим, из цельного фарфора, расписанного под гжель. – И я говорю не о внешних отличиях, а о внутренних. Вы потом сами поймете. Вы ведь не дура, Иза. Сахарок комплимента, чтобы я не буйствовала? Так я вроде и не буйствую. Руки по-прежнему за спиной держу. Смиренна аки монахиня под суровым взором престарелого епископа. – Отпустите меня домой. – Я говорила так жалобно, как могла. – К маме. А вместо того чтобы посочувствовать, Урфин рассмеялся. Смех у него неприятный, всхлипывающий. И вообще, чего тут веселого? Может, по мне и вправду мама тоскует. – Извините, Иза. Но если бы ваша мама была жива, вряд ли бы вы здесь сидели. И не обязательно мать, но хотя бы кто-то, кому вы не безразличны. Видите ли, мир живой. Любой мир. Представьте, что люди, животные, растения, что любая вещь – это часть мира. Сердце, печень, легкие… …двадцать метров кишечника, костный мозг и полкило хряща. Но аналогия в целом понятна. – …Вытащите из человека сердце, и он умрет. Отрежьте палец, и он будет жить, но останется калекой. Урфин прервался, чтобы отдышаться. Похоже, ему и вправду досталось. Мог бы и меня к себе пригласить. Или здесь так не принято? Но жалеть его не стану! Вот не стану, и все! – Только вряд ли вы добровольно отдадите даже ноготь. Здесь он прав. Не отдам. Ногти самой нужны… маникюр бы еще сделать… и к парикмахеру заглянуть… подозреваю, что я похожа на чучело. – А ноготь не расстанется с вами добровольно. Вы держитесь за мир. Мир держится за вас. Родители. Дети. Мужья и жены. Друзья. Приятели. Тысячи и тысячи тончайших нитей, созданных вами же, вас удерживают. И мне пришлось рубить эти нити. Но именно нити. – То есть я – ноготь? – Скорее, волос. Или чешуйка отмершей кожи. Очень приятно осознавать себя перхотью на голове мира. – Мне повезло с тобой, – без всякой насмешки сказал Урфин. – Я не смог бы вытащить человека, которого мир держал. А я, выходит, не нужна была. Обидно. До слез обидно, но перед их сиятельством, которые пусть и не солгали, но не сказали и правды, я плакать не стану. Хуже всего, что он прав, чего уж тут. Мама умерла, давно, но сердце еще болит. Бабушка ушла и того раньше. Отец? Не представляю даже, как он выглядит. Друзья? Кроме Машки, не было, а с Машкой вот ерунда вышла. Да и получается, что ей на меня плевать. – И… и как ты понял? – Кольцо. Кольцо осталось при мне. И камень, синий, как море за окном, напоминал мне, из-за чего я попала в эту передрягу. – Ты его увидела. И надела. Ты настолько выпала из своего мира, что сумела прикоснуться к частице другого. А небеса не разверзлись. Жалость какая. – И эта частица тебя не оттолкнула. Значит, был шанс… Он как-то не вовремя замолчал. Но я не стала подталкивать вопросами. Вообще, кажется, начинаю осознавать правдивость поговорки: меньше знаешь – крепче спишь. – В твоем мире умеют пересаживать части человека друг другу. Но, насколько я знаю, тело может не принять орган, который в него вживили. Мир тоже норовит избавиться от чужого. От меня? И каким же образом? Обыкновенным. Простуда. Отравление. Нога подвернутая. И то чертово кровотечение, которое никак не удавалось остановить. |