Книга Закон волка, страница 8 – Андрей Дышев

— Странно, — ответил я, глядя на донышко опустошенного стакана. — А мне как раз показалось, что дело серьезное и запутанное. Опыт у меня небольшой, и потому я могу положиться только на интуицию. А она меня еще ни разу не подводила.

— Интуиция тоже не может появиться с воздуха, — ответил Леша. — Если ты чувствуешь, что дело запутанное, значит, заметил то, что тебя насторожило.

— Ты прав, — согласился я и принялся снова готовить грог. Портвейн, корица, гвоздика… — Меня насторожило, например, что женщина была одета в совершенно сухой и чистый деловой костюм… Спички подай, пожалуйста!

Я заметил, что Леша насторожился, словно охотничий пес, почуявший дичь. Он нахмурился и принялся расхаживать по кухне — от плиты к двери комнаты Анны.

— Сухой и чистый, — как эхо повторил он. — Ну и что? А каким он должен быть? Что-то я не могу уловить твою мысль.

— Женщину валят на гальку, прижимают ее голову к камням и разбивают череп булыжником. Остается кровавое месиво диаметром почти в метр. Ты можешь отчетливо представить себе эту картинку? И как смотрится на фоне всего этого идеально чистый костюм?

Леша настолько вошел в образ, что даже покраснел от избытка впечатлений.

— И что ты этим хочешь сказать? — спросил он, не поднимая глаз, словно стыдился своей недогадливости.

— А то, что женщину убивали либо в другой одежде, либо вообще голой, а костюм надели уже на труп. Причем сделали это на яхте, потому как невозможно было перенести ее, не замочив одежду.

— Любопытный вывод. Очень любопытный, — проговорил Леша. — Только мне неясно одно: а для чего нужны были все эти манипуляции с одеждой?

— Мне это тоже неясно, — ответил я. — Можно предположить, что убийца снял выпачканную в крови одежду, чтобы случайно не оставить следов на дверях, полу или стенах каюты. Но тут же напрашивается второй вопрос: зачем тогда ему понадобилось одевать ее снова? Сбросить в трюм можно было и голый труп.

Леша шумно выдохнул и покачал головой.

— Двенадцатый час ночи, а мы с тобой говорим о таких жутких вещах.

— Тебе страшно?

Леша как-то странно взглянул на меня.

— Не старайся уличить меня в трусости. Не могу сказать, чтобы вся эта история доставляла мне удовольствие, но падать в обморок и закатывать истерики я не собираюсь… Кстати, твое пойло кипит и выливается через край.

Склонившись каждый над своим стаканом, мы пили маленькими глотками грог и некоторое время молчали.

— Вот что я предлагаю, — сказал Леша, отставляя стакан в сторону. — На несколько дней, пока здесь не утихнет шумиха, тебе лучше уехать с побережья.

Он вопросительно посмотрел на меня, но я продолжал заниматься стаканом и никак не отреагировал.

— Могу поселить тебя в своей квартире в Симферополе, — уточнил Леша.

— А еще лучше, — злоречиво добавил я, — забраться в глухой лес и пожить там годик-другой, когда дело окончательно закроют, а в поселке вообще забудут, что здесь когда-то жил Кирилл Вацура.

Леша недоуменно посмотрел на меня и пожал плечами.

— Я разве предложил тебе что-то плохое? «Грубый ты человек, — подумал я про себя. — Обидеть друга — раз плюнуть».

Я взглянул на Лешу с теплой улыбкой. Он нормальный человек, типичный представитель современного общества, где законы соблюдают лишь самые бесправные, где правосудие вершат сила и деньги, а верить в справедливость может только идиот. Чему я удивляюсь? Леша нормально отреагировал — как можно быстрее спрятаться, затаиться, а не искать защиты у власти, не добиваться правосудия. Я прекрасно его понял и все-таки спросил:

— Леша, а почему я должен прятаться, если никого не убивал?

Он посмотрел на меня как-то странно, словно вдруг сам удивился тому, что предложил мне.

— Видишь ли, — медленно, словно каждое слово давалось ему с трудом, произнес он. — Сейчас такие времена, такие люди. У преступников огромные возможности. И если тебя решили подставить, и продумали весь сценарий, и вложили в это дело деньги, и воспользовались связями, то так просто ты уже не выпутаешься. Ты попытаешься защититься, но только навесишь на себя новые улики.

— Если я сбегу, Леша, то это будет первой серьезной уликой, — ответил я.

— Возможно. Но ты сохранишь себе свободу и не вляпаешься в новую историю.

— Ты говоришь так, будто меня должны арестовать в самое ближайшее время. Но на основании чего? Отпечатков моих на яхте нет. Никто не видел меня на острове…

Неожиданно я поймал себя на мысли, что оправдываюсь перед Лешей, доказываю ему свою невиновность.

— Откуда ты сейчас можешь знать, какие еще улики против тебя сфабрикованы? — вкрадчиво спросил Леша. По-моему, грог крепко дал ему по мозгам, и мой рыжебородый анестезиолог стал агрессивным.

— Что значит — еще?

— Ладно! — махнул рукой Леша, уходя от ответа. — Отложим разговор до завтра. Умираю — хочу спать.

— Нет-нет! — Я взял его за локоть. — Договаривай до конца. Какие улики ты имел в виду?

— Кирилл, наш разговор теряет всякий смысл.

— И все-таки! — Я еще крепче сжал его локоть. — Раз сказал «а», то скажи и «б».

— Ты все равно меня не послушаешься.

— Но я приму к сведению твой совет.

— Ну, хорошо! — кивнул Леша. — Только отпусти мою руку. Мне больно, а наркоза с собой нет.

— Сначала ты скажи, какие улики имел в виду.

— По-моему, ты сильно пьян.

— Это тебе так кажется.

— Я имел в виду лодку.

Я разжал пальцы, тараща глаза на Лешу.

— А с чего ты взял, что лодка — это улика? Ведь Моргун, если я тебя правильно понял, объяснил пограничникам, что лодку сорвало с пирса.

— Объяснить он, конечно, объяснил, но не надо считать пограничников дураками. Когда далеко от берега находят лодку или, скажем, катер без людей — дело серьезное. Они, не афишируя, могли снять отпечатки пальцев с рукояток весел, найти под скамейками какие-нибудь вещественные доказательства… Ты не оставлял в лодке никаких вещей?

Я отрицательно покачал головой.

— Но мог случайно обронить пуговицу или расческу?

— Не мог, Леша! Не мог! — Я снова начал заводиться. — Все при мне. И пуговицы все на месте.

— Ты плыл в одежде?

— Да.

— И в обуви?

— Кроссовки я спрятал на острове.

Леша в сердцах ударил ладонью по краю стола..

— Ты же опытный человек! Директор сыскного агентства! А допускаешь такие грубые ошибки. Это же серьезная улика!