Книга Черный тюльпан, страница 37 – Андрей Дышев

– Что-нибудь случилось?

– Да нет, ничего. Сущие пустяки. Утром чуть было милиция не взяла. Какие сообразительные ребята, да, Аня?

– Та-ак, – протянула Анна после небольшой паузы, не сводя с меня глаз. – Начинается.

– Ты о чем?

– Ни о чем. Пошел вон, – ответила она негромко и беззлобно.

Ее трудно обмануть, подумал я. Точнее, с моей физиономией никогда не скроешь того, что внутри. Она сразу поняла, с чем я пришел, и теперь не станет отвечать ни на один мой вопрос.

Ну что мне теперь делать, думал я несколькими минутами позже, машинально поедая черешню, горкой насыпанную в тарелку. Анна как будто позабыла о моем существовании и демонстративно уставилась в книжку, но минуту спустя зашвырнула ее в тумбочку, отвернулась к стене и замерла, будто уснула. Что теперь делать глубоко порочному человеку, который давно и, по-видимому, окончательно утратил веру в порядочность и честность?

Кажется, я глотал черешню вместе с косточками.

– Анна! Анюта! Ку-ку! – позвал я.

Она не реагировала. Пришлось мне сесть на край койки и погладить ее по плечику.

Анна вздрогнула, словно мои руки ударили ее током. Повернулась, села в постели.

– Ты знаешь, Кирилл, одну такую твою выходку я уже пережила, когда мы ехали на попутке в Ла-Пас. Помнишь, в рыбацком сарае, на берегу океана, у тебя начался приступ подозрительности, и ты стал обвинять меня в том, что я за тобой шпионю? Тогда я думала: ты взволнован, мало меня знаешь, устал после бессонной ночи – вот и пришло тебе в голову черт-те что. Но что теперь, ответь мне, тебя не устраивает во мне? Мы знаем друг друга полтора года, мы многое пережили, у нас с тобой одни враги. Чем я виновата перед тобой? Разве я давала тебе повод подозревать меня в предательстве?

– Да угомонись же ты, сорока! – прикрикнул я на нее, прибегая к правилу: лучшая оборона – это наступление. – Я еще слова плохого не сказал, а тебя уже понесло!

– Да у тебя все на лице написано!

– Что у меня там написано? – Я взял с тумбочки маленькое зеркальце и посмотрелся в него. – Нет там ничего.

Она выхватила зеркальце из моих рук.

– Не надо прикидываться. А лучше хорошенько присмотрись к этим твоим скалолазам. Кто они такие? Один – инженеришка, а второй – водитель автобуса? Из бедности лазят по стенам на бельевой веревке и питаются исключительно мидиями?

– Анна, что ты несешь?

– Ты пойми, Кирилл, что здесь они, как и все отдыхающие, временщики. Тебе кажется, что, раз вы знакомы много лет, можете бесконечно доверять друг другу? Я не спорю, на стене они, может быть, храбрые и верные ребята. Но жизнь есть жизнь, отпуск скоро подойдет к концу, и они вернутся в свой Питер, в свои нищие семьи, где жена хочет шубу, а дети – «Денди», и весь долгий год до следующего лета им придется из кожи вон лезть, чтобы прокормить семью и позволить себе двадцать дней полазить по горам.

– Не надо митинговых речей, Анна. Что ты хочешь сказать?

– А то, что для этих людей пятьдесят тысяч долларов – такая сумма, из-за которой они в одно мгновение похоронят понятия чести, достоинства и мужской дружбы. И найдут миллион оправданий в пользу этих похорон. Понимаешь, что я хочу сказать?

– Мне неприятно это слышать. Ты совсем не знаешь их!

– Ну что, что ты о них знаешь? Ты думаешь, что ваша стена способна полностью раскрыть суть человека, обнажить его душу? Это только в песнях Высоцкого можно взять парня в горы и узнать, кто такой. А в жизни, Кирюша, человек удивительно многолик. На стене он совершает подвиги, рискует ради тебя жизнью, а когда стена уже покорена и впереди ждет весьма скромная проза жизни, а на голову вдруг сваливается пятьдесят тысяч баксов – он с такой же самоотверженностью закладывает тебя милиции. И при этом, заметь, абсолютно уверен, что совершил очередной подвиг.

– Я не думал, что ты такая циничная.

– А думал, что подозревать в предательстве можно только женщин, да? У тебя, Кирюша, стойкий комплекс. Синдром аферизма, граничащий с женоненавистничеством. Это у тебя после твоей красавицы Валери. И я тебя понимаю. Она навешала тебе столько лапши на уши, что ты уже не способен отличить, где заканчивается лапша, а где начинаются уши, и дергаешь себя, как клоун, за живое.

Я никогда еще не видел Анну такой возбужденной и жестокой. Щеки ее порозовели, глаза заблестели. Она, забыв о своей наготе, сбросила с себя одеяло, сложила на груди руки, одну ногу положила на другую. В этот момент она была чертовски красива, но мне, понятно, было не до любования ее красотой.

– Ну хватит! – потребовал я пощады. – Суду все ясно. Будь проклят этот банк со своим вознаграждением!

– Ну почему же? – возразила Анна. – Это прекрасная проверка на вшивость. Ни один тест, ни одна скала не раскроют так человека, как эта история с убийством Новоторова. Я рада, что она даст тебе возможность разобраться в друзьях и уяснить, кто чего стоит… Ну ладно. Подай-ка мне халат.

Я отвернулся к окну, пока Анна одевалась. Она вышла в коридор, открыла холодильник и стала выкладывать на стол продукты.

– После таких эмоциональных разминок я не могу совладать с голодом, – призналась она, намазывая на ломоть белого хлеба кабачковой икры. – Ты будешь?

Мы ели бутерброды вприкуску с пучками зеленого лука. Шел второй час ночи.

– Как думаешь действовать дальше? – спросила Анна, намазывая себе второй бутерброд.

– Ты слушала сегодня радио?

– Да. Водитель в тяжелом состоянии.

– Я хочу провести очную ставку.

– Ты поедешь в Ялту?

– Да. Я уже договорился с Климом, он меня отвезет.

– Но тебя сразу арестуют, как только ты заикнешься об очной ставке!

– Там, в районном отделении милиции, работает мой бывший сослуживец. Попрошу, чтобы он сделал все под протокол.

– Формально он будет обязан тебя задержать.

– Буду надеяться, что этого не произойдет.

– Не знаю, – покачала головой Анна. – Мне кажется, что все это мартышкин труд.

Она вернулась в комнату, села на койку, долго смотрела на меня. Я стоял в дверях. Черная кошка Людка протирала собой мои кроссовки и мурлыкала так, что, казалось, дрожат стекла.

Анна развязала поясок халата, и он упал к ее ногам. Она легла, натянула на себя тонкое одеяло.

– Выключи свет, – попросила она. И уже из темноты: – Ты где думаешь спать?

– Пойду на пляж, – ответил я. – Там тепло и места много.

Господи, думал я, выходя через калитку в ночь, избавил бы ты меня от одной любви, но дал бы другую.

* * *

Чем скромнее у человека жилище, тем меньше его стесняют гости. У моих скалолазов на двоих две палатки и один очаг. Из еды – дюжина банок тушенки да десяток пакетиков порошковых супов. А всегда принимают меня так, словно у них особняк из двадцати комнат.