
Онлайн книга «Дурные приметы»
— Дурак, он и есть дурак, — пробормотала Зоя. Что бы ни говорили о ней, но внимание всегда ее радовало. А Евлентьев, воспользовавшись всеобщим весельем, прошел в туалет и закрыл за собой дверь. Здесь, в сыром, вечно подтекающем отсеке, на самом верху стояли несколько самоваров, к которым никто не притрагивался годами. Встав на унитаз, Евлентьев с трудом дотянулся до самого мятого самовара, снял его с полки и сунул внутрь газетный сверток с долларами. В последний момент, чуть надорвав газету, он все-таки взглянул на деньги — уж не куклу ли подсунул Самохин. Но нет, в бумаге были доллары, причем новые доллары, в банковской упаковке, пять пачек по десять тысяч. Снова надвинув на трубу скрежещущую крышку, Евлентьев поставил самовар на место, а за него задвинул плоский ящичек с пистолетом. После этого, спустив для порядка воду, он ополоснул от самоварной пыли руки и вышел к столу улыбающийся и готовый сколько угодно говорить о высшем разуме, сбежавшем павиане, пастухе Иване из далекой деревни Грива и вообще о чем угодно. Водка уже была разлита по стаканам, и все затаенно притихли, ожидая, когда к ним присоединится Евлентьев, когда он сядет на диван и поднимет свой стакан. — За межпланетные контакты! — заорал Миша, и остальным ничего не оставалось, как выпить, закусить единственным пряником, который нашелся в холодильнике Варламова. Холодильник этот, похоже, никогда не работал и использовался как шкафчик. Веселье продолжалось. Зоя припомнила новые подробности появления инопланетных существ в ее девичьей светелке, Миша взбрыкивал ногами, Варламов хохотал беззвучно, и из седой его бороды радостно светились порозовевшие щечки. Самохин позвонил в пятницу, но на этот раз встретиться не приглашал и был, как никогда, немногословным. — Все в силе, старик, все в силе, — сказал он и повесил трубку. Это означало, что завтра, в субботу, в семь утра, Евлентьеву положено быть у лесного озера в районе платформы Часцовской. — Ты не идешь на встречу? — удивленно спросила Анастасия. — Нет. — Не хочешь, не можешь или нет в этом надобности? — Нет надобности. — Сегодня он больше не будет звонить? — Нет. А что с билетами? — Нам их вручат завтра прямо в Шереметьеве-два. — В котором часу отлет? — Около пяти нужно быть там. Через три неполных часа полета мы будем в Афинах. Представитель фирмы «Пеликан» встретит нас в афинском аэропорту и отвезет в гостиницу. На следующий день запланировано посещение меховой фабрики. — А это зачем? — На случай, если ты решишь купить мне норковое манто. Там оно втрое дешевле, чем здесь. — А ты хочешь норковое манто? — Хочу, — Анастасия в первый раз оторвалась от телевизора и бросила на Евлентьева быстрый взгляд. — Если этого хочешь ты. Разумеется, если у тебя для этого будут деньги. Я имею в виду лишние деньги, — Анастасия снова повернулась к телевизору. — Лишних денег не бывает. — Тогда обойдусь без норкового манто. — Сколько оно стоит? — Мне сказали в туристической фирме... Тысячу, полторы, две тысячи... Долларов. — Там разберемся. — Может быть, мы прямо сейчас соберем чемоданы, сумки... Завтра будет не до этого, а, Виталик? Евлентьев некоторое время смотрел на экран, где жующие подмигивающие морды предлагали ему какой-то шоколад, потом ему подмигивала корова, предлагая молоко, потом баба на диване дрыгала ногами, показывая, как удобно пользоваться пластырями с крылышками... — Нет, — наконец сказал Евлентьев. — Дело вот в чем... В доме не должно быть никаких следов отъезда. Как если бы мы вышли перед сном прогуляться минут на пятнадцать. — Почему, Виталик? — Это был первый вопрос, который задала Анастасия, ч — Мне кажется, так будет лучше. — Это все, что ты можешь мне сказать? — Да. — Хорошо... Пусть будет так. Но мы летим в Грецию? — Да, летим. Но знаем об этом только мы. Ты и я. — Тогда я начинаю собираться. Знаешь, собраться так чтобы не оставалось следов, труднее, чем просто собраться. — И вот еще что... Я завтра должен выйти из дома часов в пять утра. — А как же отлет? — Я вернусь около двенадцати. — Если вернешься, — обронила Анастасия. — Да, — кивнул Евлентьев. — Именно так. Если вернусь. Если со мной что-нибудь случится, обшарь самовары в туалете у художников. Все, что найдешь, возьми себе... Они взглянули друг на друга и некоторое время молчали. Потом занялись своими делами и к этому разговору больше не возвращались. У Евлентьева была одна странная особенность — стоило ему поставить будильник на какое-то время, и он не мог спать всю ночь, просыпаясь каждые полчаса, с трудом снова засыпая, и в конце концов поднимался за час до того, как зазвенит будильник, — невыспавшимся, с колотящимся сердцем, тяжестью в голове, сам себе казался некрасивым, мятым, и от этого состояние недовольства и потерянности было еще сильнее. На этот раз все было как обычно — проворочавшись всю ночь, Евлентьев поднялся, едва начало сереть окно. Он посмотрел на часы — было около четырех. Будильник зазвенит минут через сорок. — Бриться будешь? — спросила Анастасия. — Нет. — Тебе что-нибудь приготовить? — Куртка, эта... пятнами, знаешь? Десантная. Что еще... Свитер, шапочка... Да, и корзинка... Помнишь, У нас была плетеная корзинка? — Она и сейчас есть... Где-то на балконе... Ты за грибами собрался? — Да, за грибами. — Но... Это... Грибы отошли, — Анастасия недоуменно посмотрела на Евлентьева. — Чернушки появились, валуи, попадаются подберезовики... И белые, идет последняя волна белых. — Надо же, — пробормотала Анастасия и пошла на кухню ставить чайник. Евлентьев неохотно, вяло съел две котлеты, выпил крепкого чая, сунул в карман куртки еще две котлеты переложенные хлебом, и молча, насупленно собрался. — Когда откроются магазины, я отлучусь, — сказала Анастасия уже в прихожей. — Мне нужно кое-что взять в дорогу. — Отлучись, — кивнул Евлентьев. — Тебе нужно что-то купить? — В Греции все есть, — улыбнулся Евлентьев. — Пока. Он поцеловал Анастасию как-то косо, неловко, ткнувшись губами в уголок ее рта, похлопал по руке, подмигнул сонно и вышел. Спустившись вниз, он вышел на улицу Правды. У банка стояли на ночном отстое броневики, прохаживались охранники с короткими черными автоматами. На Евлентьева они не обратили ровно никакого внимания. «Оно и к лучшему, — подумал Евлентьев, — оно и хорошо». |