
Онлайн книга «Банда 3»
![]() Неклясов повернулся к Пафнутьеву, ловя каждое его слово, но тот замолчал и опять откинулся на спинку сидения. — Так, — протянул Неклясов. — Так... Я не помню телефонов. Пафнутьев откинулся от спинки, притянул к себе Неклясова, ухватив его за одежки на груди, распахнул пиджак, так что с него полетели пуговицы, и, обшарив карманы, нашел бумажник, который тут же бросил на переднее сидение, нашел складной нож и, наконец, записную книжку. — Грабите, ребята? — спросил Неклясов, ощерившись так, что даже в полумраке машины сверкнули его белоснежные зубы. — Не о том думаешь, — проговорил Андрей, не оборачиваясь. — Не о том тебе надо беспокоиться, козел вонючий. — О чем же? — Дым-дымок от машин, словно девичьи годы, — нараспев произнес Андрей, но, не выдержав тона, рассмеялся. — Что это? — Стихи, Вовчик, стихи. Поэзия, другими словами. Тебе не понять. Пафнутьев включил маленький фонарик и принялся листать записную книжку Неклясова. — Кого поискать? — спросил он. Неклясов молчал. Он долго смотрел в окно на улицу, потом перевел взгляд на собственные руки, на наручники, блеснувшие в темноте, повернулся к Пафнутьеву. — Прихватили вы меня, ребята, прихватили... А если до двенадцати Вика будет дома? Тогда что? Отпускаете? — Конечно, нет, — ответил Пафнутьев. — Вика должна встретить меня с улыбкой на устах. — А если встретит с улыбкой на устах? — Тогда мы передаем тебя в систему правосудия. Переночуешь у Шаланды. Утром будет видно. — Ну что ж... Значит, отпускаете, — Думаешь, отвертишься? — Соедини меня с Леонардом... — Он что у тебя, диспетчером служит? — Это неважно... Главное — служит, — усмехнулся Неклясов. — Какой цвет любит твоя жена? — Шоколадный. Красный. Белый. Синий. * * * Пафнутьев позвонил в дверь своей квартиры в половине двенадцатого. Дверь открыла Вика. Она улыбалась, но улыбка у нее была скорее растерянной, чем радостной. — Слушай, — сказала она, — я ни фига не понимаю... Они привезли меня на каком-то громадном «мерседесе», когда вышла из машины, набросили на плечи вот это манто, — она показала на роскошную шубу, брошенную на диван, — следом внесли розы. Смотри — красные, белые... Там не менее полусотни. Купили у какого-то торговца в подземном переходе, миллион отдали, потом внесли ящик шампанского... Ни фига не понимаю, — повторила она, встревоженно глядя на Пафнутьева. — Они хотели, чтобы ты улыбнулась. — Господи, им-то это зачем? — Хочешь жить — умей вертеться, — Пафнутьев, не раздеваясь, обессиленно опустился прямо на манто шоколадного цвета. — Присядь, — и он похлопал ладонью по сверкающему, струящемуся меху. * * * Это произошло через несколько дней. Подняв в середине дня телефонную трубку, Пафнутьев услышал попискивающий смех Неклясова. Вначале он не поверил себе, подумал, что ошибся, но первые же слова далекого собеседника убедили его — никакой ошибки. Звонил Вовчик Неклясов. — Здравствуй, Паша! Как здоровье? — Очень хорошо. Кто говорит? — Не узнаешь? Ай-яй-яй! Лучших друзей не узнаешь... Нехорошо, Паша... Вовчик беспокоит. — По моим сведениям, звонишь из камеры? — спросил Пафнутьев. — С камерой я распрощался, — довольно рассмеялся Неклясов. — Как же тебе это удалось? — Судья вынес постановление... Пришлось подчиниться. — Просто отпустил? — удивлению Пафнутьева не было предела. — Да, дорогой! Да! Отпустил! Я же говорил, что как только из твоих цепких лап вырвусь, считай меня на свободе. Да! Едва вышел из ворот, тут же с ребятами помчался в крематорий, к Семеновне! — Познакомился? — Да, мы понравились друг другу. И теперь я, Паша, могу обещать, что ты больше не будешь находить рук, ног, голов в снегу... В самом деле, надо работать аккуратнее. Семеновна сказала, что готова принять меня в любое время. Спасибо за подсказку, Паша. Сам бы я никогда не додумался. Ты же хорошо знаешь, что когда нет следов, искать намного труднее... Верно? — Какое постановление вынес судья? — Осоргин? Это называется под залог... Ребята положили ему на стол кое-что... Хорошо положили. И он вынес постановление... Отпустил меня до суда. Да и судить-то будет не за что, если уж откровенно. Так, невнятные подозрения — и больше ничего. — Да пара отрезанных ушей, — добавил Пафнутьев. — И похищение заложниц... — А для этого свидетели нужны, Паша. — Есть потерпевший, — заметил Пафнутьев. — Он может стать неплохим свидетелем. Да и твой Ерхов неплохо держится. — Забудь о них, Паша! — визгливо прокричал в трубку Неклясов, потеряв самообладание. — Забудь, понял?! Забудь! — Согласен. Но о тебе, Вовчик, я не забуду. * * * С некоторых пор прокурор области Невродов неплохо относился к Пафнутьеву, во всяком случае, принимал он его в любое время и по любому поводу, поскольку знал — зря Пафнутьев не придет, клянчить не будет и на жизнь жаловаться тоже не станет. Если позвонил, напросился на встречу, значит, что-то произошло чрезвычайное, или же чрезвычайное вот-вот произойдет. А Пафнутьев обладал способностью, которая выдает людей, успешно занимающихся своим делом, — он предсказывал события, а поскольку занимался в основном событиями криминальными, то и предсказания его чаще всего были печальны и беспросветны. Пафнутьев со своей стороны тоже не злоупотреблял прокурорской любовью, помня в то же время, что может встретиться с Невродовым, как только ему это понадобится. И в это утро, промаявшись час в кабинете, насмотревшись на прохожих внизу, на подтаивающий снег, он подошел, наконец, к телефону и набрал номер, который всегда помнил. — Валерий Александрович? Пафнутьев беспокоит. — А, Паша... Как здоровье? — Очень хорошо. — А дела? — Все лучше с каждым днем. Просто блестяще. — Если будешь так отвечать, знаешь, чего добьешься? У тебя никто не будет спрашивать о здоровье, никто не поинтересуется твоими делами. Люди ведь не для того спрашивают, чтобы ты радостным голосом заверял их, будто у тебя ничего не болит... Скажи, что болит... Сердечко, дескать, пошаливает, ногу последнее время подволакиваешь, бессонница извела, пьянство одолело, начальство помыкает и гонит в шею... — Валерий Александрович! — воскликнул Пафнутьев потрясение. — Откуда вам все это обо мне известно?! — О себе рассказывал! — рассмеялся Невродов. — Свои боли выдавал опрометчиво и преступно! Ладно, чего тебе? |