Книга Банда 7, страница 8 – Виктор Пронин

Весна бурлила, солнце полыхало в полнеба, бликующие ручьи набирали силу, женщины обнажали шеи и коленки, а Пафнутьев вроде и видел все это, но в то же время проникнуться и насладиться торжеством оживающей природы не мог. Он даже становился меньше ростом, заранее съеживаясь от впечатлений, которые его ожидали.

Но шел. А куда деваться? Надо.

— Здравствуйте! — сказал он нарочито громко, голосом стараясь разрушить, взломать эту мертвенную тишину. Он произнес приветствие, едва открыв дверь в фанерный кабинетик, выкрашенный голубоватой масляной краской.

Патологоанатом поднял голову, поправил на носу толстые зеленоватого, чуть ли не бутылочного стекла очки, за которыми плавали глаза, напоминающие каких-то живых существ.

— А, — личико анатома сморщилось в гримасе, отдаленно напоминающей улыбку. — Рад приветствовать. Что хорошего в нашей быстротекущей жизни?

— Течет, — Пафнутьев развел руками.

— Течет или вытекает? — уточнил человечек в белом халате и с жилистыми натруженными руками.

— Вопрос, конечно, интересный, — озадаченно протянул Пафнутьев, изумляясь неожиданному повороту мысли собеседника. — Действительно, ведь жизнь может и вытекать!

— И как! — подхватил анатом. — Иногда мне кажется, что она только этим и занимается.

— Кто?

— Жизнь. Ведь мы с вами говорим о жизни. — Зеленоватые существа за толстыми стеклами очков остановились, замерли, рассматривая Пафнутьева не то с интересом, не то с настороженностью. Впрочем, настороженность — это тоже интерес.

— Ах да, я и забыл, — смутился Пафнутьев. — Заведение у вас своеобразное, поэтому, направляясь сюда, я уже как бы готовлюсь говорить только о смерти. Простите, конечно, за бестолковость. Со мной бывает.

— Смерть — это разновидность жизни, ее продолжение, логическое, разумное, необходимое завершение. Поэтому никакой бестолковости в ваших словах я не уловил. В них мудрость и понимание сути вещей. Но в то же время смерть есть тайна великая и непознаваемая.

— Да, наверное. — Пафнутьев уже прикидывал, как бы ему незаметнее перейти к делу. — Где-то я уже слышал эти слова.

— Возможно, от меня и слышали?

— Не исключено. Цель моего появления здесь... — Пафнутьев замялся, но его собеседник все понял и охотно подхватил его робкий намек:

— Понимаю, вы интересуетесь этой слегка подпорченной девушкой. Я вас понимаю, девушка интересная. Но тело слишком долго находилось в неподобающих для его состояния условиях.

— Да-а-а? — протянул Пафнутьев, ничего не поняв из сказанного. — Простите, а о каком состоянии и о каких условиях вы говорите?

— Состояние у нее было далеким от живого, другими словами, девушка была мертва. А что касается условий, то мертвые тела требуют особого обхождения. Главное, конечно, температура. Для тела, о котором мы говорим, температура оказалась слишком высокой. И тело не выдержало, начало портиться, терять свой... Я не хочу сказать — товарный вид... Скажем, приличествующий вид. Если вас это устроит.

Пафнутьев в ответ лишь тяжко вздохнул — его устраивало все, что угодно, лишь бы это хоть немного касалось дела.

— Кстати, уважаемый Павел Николаевич, говоря об подпорченности я имел в виду не только состояние тела.

— Что же еще?

— При жизни она была, видимо, не совсем нравственным человеком. Ей были свойственны некоторые недостатки.

— Так, — протянул Пафнутьев, проникаясь смыслом сказанного.

— Она страдала болезнью, которую принято называть нехорошей. Хотя, конечно, вы можете меня поправить, сказав, что хороших болезней вообще не бывает. Но, надеюсь, вы понимаете, что именно я хочу сказать.

— Вполне, — заверил Пафнутьев, приложив ладонь к груди, чтобы у этого странного человечка, не решающегося произнести вслух название нехорошей болезни, не оставалось сомнений. — В полной мере.

— Вот и хорошо, — с облегчением проговорил анатом, но тут же снова озаботился. — Да, вот еще... Как бы это вам сказать, чтобы вы смогли понять правильно... Дело в том, что... Видите ли, ее иногда кусали.

— В каком смысле? — отшатнулся Пафнутьев.

— В самом прямом. Зубами.

— Получается, что она в какой-то степени покусанная?

— В значительной.

— И как это можно объяснить?

— Мне кажется, если, конечно, я не ошибаюсь... Некоторые люди так ведут себя при совокуплении. Это придает им дополнительные ощущения. Так вот, эта девушка, видимо, вызывала у мужчин вышеназванные порывы.

— Так, — сказал Пафнутьев. Он услышал то, что и предполагал услышать. Изысканный маникюр при натруженных руках, алый педикюр при порепанных пятках могли говорить только об одном — девушка действительно приехала на заработки особого свойства. А если ее еще и покусывали, причем покусывали так, что даже на подпорченном трупе это можно увидеть... То нетрудно себе представить, в каких кругах она вращалась.

— Я вас огорчил? — спросил патологоанатом.

— Ничуть, — быстро ответил Пафнутьев. — Можно даже сказать, порадовали.

— Я, конечно, понимаю, что это радость...

— Со слезами на глазах?

— Нет, дело в другом. Я ожидал чего-то подобного. Скажите, ее убили ножом? Так? Мой вопрос в следующем — могла ли такой удар нанести женщина?

— Ее убили ударом по голове. А нож... Нож был уже потом.

— Да-а-а? А на наших снимках она держит нож в руке, причем за лезвие... И мне казалось, что она в последний момент вырвала нож из руки убийцы.

— Такого не было, — сказал анатом и опустил глаза, будто ему стало совестно за свои слова. — И быть не могло. Судя по ране, нож был очень острым.

— Да, это я могу подтвердить.

— А на ладони нет ни царапины. Чтобы вырвать подобный нож подобным образом... Ладонь была бы разрезана до кости.

— Значит, удар по голове чем-то тупым и тяжелым, а потом уже ножом по шее?

— Во всяком случае, порядок действий был именно таков.

— Значит, инсценировка.

— Сие есть тайна великая и непознаваемая. От мертвых никаких неожиданностей ожидать не следует, а вот с живыми сложнее. Мне иногда кажется, что они только тем и заняты, что устраивают друг другу всевозможные неожиданности.

— Я тоже с этим сталкиваюсь постоянно, — сказал Пафнутьев и подумал, что ему есть чем порадовать Худолея — тот последнее время совсем захирел и все больше оправдывал свою бестолковую фамилию.

— Чрезвычайно этому рад.

— Ну, что ж, — Пафнутьев поднялся. — Я вам очень благодарен, вы мне помогли, развеяли сомнения и колебания, можно сказать, указали верную дорогу. — Пафнутьев чувствовал, что говорит не свои слова, они ему самому казались казенными, такие обычно произносят на юбилеях, но в то же время он понимал, что именно эти слова более всего понятны стыдливому патологоанатому.