Книга Окрась все в черный, страница 20 – Надежда и Николай Зорины

— Ты дома? — заговорила она резким, неприятным голосом. — Почему так рано?

— Короткий день, — соврал Станислав — он не мог ей признаться, что на работе вообще не был.

— В честь чего это? — Галина посмотрела на него с подозрением.

— День рождения у шефа, — выхватил он из воздуха первую попавшуюся причину, не очень-то убедительную, и подумал: сколько еще будет вопросов, господи, сколько? И вскочил с дивана, встряхнулся, прогнал грезы: надо взять себя в руки, а то она все поймет. Улыбнулся, заискивая, поцеловал ее в плечо — осторожно: вдруг уже что-нибудь заподозрила?

— Голодный? — примирительно спросила она.

— Очень! — подыграл он ей. — Просто умираю от голода.

— Я купила котлеты, сейчас поджарю, и будем ужинать.

Зачем он женился? Все могло быть так прекрасно и просто, а он взял и женился. С отчаяния, словно застрелился.

Станислав снова сел на диван. Было слышно, как в ванной шумит вода — Галя моет руки. Ну что ж, как-нибудь он переживет этот вечер, а завтра… завтра встретится с Ингой и их сыном. А с женой он разведется. Найдет в себе силы и скажет:

«Прости, я тебя не люблю, у меня есть другая женщина, у меня есть ребенок». Она, конечно, устроит жуткий скандал, а потом заплачет, но он и это переживет. Сколько мужчин проходят через это — и ничего, вполне счастливы. Только бы хватило сил.

Не хватит! Он никогда от нее не уйдет. Инга потому и молчала так долго, что знала об этом. Да что там знала! Он сам ей сказал в ту угарную ночь: «Понимаешь, Галя не переживет мой уход, я не могу…»

А Инга нежно погладила его по щеке и ничего не ответила.

Врал он все! Галя прекрасно все переживет. Конечно, ей будет обидно и больно, но… Совсем не потому он не сможет развестись, совсем не потому. Он трус и слюнтяй — в этом все дело. Он никогда не решится. И никакого загородного домика с видом на лес у них с Ингой не будет, а с сыном он станет встречаться как вор, украдкой, отпрашиваясь с работы на пару часов, чтобы Галя ничего не заподозрила. А Галя все-таки заподозрит, выследит, узнает, разразится дикий скандал… и сама подаст на развод. Нет, нет, нет! Нельзя этого допустить! Не вынесет он развода. Потому что развод — это суд, это ужасный позор. У него будут спрашивать… у Гали будут спрашивать… Судья, надменный и черствый, и куча народу в зале…

Он не только не решится сказать Гале об Инге, он не решится завтра пойти на день рождения к сыну. Вот он какой трус и подлец. Замрет, затаится, сделает вид, что не получал никакой открытки.

— Слава, иди ужинать! — крикнула из кухни жена.

Станислав, словно это был приказ, а не приглашение, вскочил с дивана и побежал в кухню. Выбросить из головы всякие глупости и просто жить.

— Помидорчики? Здорово! — Он положил себе в тарелку салату, наигранно потер руки: — Обожаю помидоры.

— Астраханские, — важно и немного хвастливо сказала Галя. — Наверное, все же тепличные, но солнца перепало им побольше, я так думаю.

Он подцепил на вилку кусок помидора, медленно прожевал, будто дегустируя.

— Вкусно! Сладкие, не то что наши.

— Вот и я о том: южные есть южные. Положить тебе котлетку?

— Три.

— Ах ты обжора! — Она засмеялась, перегнулась через стол и легонько стукнула его по лбу.

Ужин прошел вполне безболезненно. А потом они смотрели телевизор — и тоже было ничего. Но наступила ночь.

Они спали на отдельных кроватях — наверное, только это и спасло его от убийства. Инга, загорелая (и когда успела, ведь весь месяц они сдавали экзамены?), в выпускном платье, сидела на скамейке в дальнем конце их школьного стадиона и тихонько наигрывала на гитаре «Пару гнедых», а он, полупьяный, снова и снова признавался ей в любви:

— Я, наверное, дурак, но я тебя люблю.

Да, именно эту фразу произнес он тогда, а она рассмеялась: не поверила или это действительно было смешно? — он и вдруг любит ее, Ингу, лучшую девушку на свете.

— Давно?

— Пять лет. Как только ты перешла в нашу школу.

— Пять лет? Надо же! — Инга недоверчиво покачала головой. — А я заметила только в этом году.

Заметила? Вот оно как! Значит, она все знала?

— А ты? — Он с надеждой на нее посмотрел: вдруг…

Но она опять покачала головой, теперь уже грустно:

— Мне было приятно, что ты меня любишь, хоть я и не знала, что это длится так долго. Но я…

— Да, что ты?

— Не знаю. — Инга чуть отстранилась, взяла аккорд из другой песни. — Я, наверное, нет. Но ты не переживай, Стась. Ничего хорошего во мне нет, а сегодня последний вечер, больше я не буду мозолить тебе глаза, и ты меня скоро забудешь.

— Никогда не забуду! — почти с ненавистью прокричал он. — Я люблю тебя, неужели не понимаешь?

— Понимаю. — Она поднялась, положила гитару на скамейку. — Но это все равно ничего не значит. Пойдем лучше к нашим. — И пошла, не очень быстро, но абсолютно без сожаления, не оборачиваясь, не прислушиваясь, идет он за ней или нет. Он не пошел, не догнал. Наверное, она думала, что он хоть гитару занесет, а он просто сбежал — дождался, когда ее совсем не станет видно, и сбежал с этого прощального школьного вечера.

А через три года он женился. Не потому, что забыл, не потому, что полюбил другую девушку, а от полного отчаяния, что никогда не сможет быть с Ингой.

Он царапал подушку, плакал и ненавидел, до головокружения ненавидел жену. Какое счастье, что повелось у них спать на отдельных кроватях. Зачем он женился? Инга уходила по дорожке школьного стадиона, он перекручивал пленку назад — и опять признавался ей в любви:

— Я, наверное, дурак, но я тебя люблю…

Они встретились случайно в городе, он давно был женат на Галине и не мечтал ни о каком другом счастье. Это произошло в прошлом апреле, в холодный, ветреный день, совсем не весенний. С крыш капало, с голых деревьев капало, от ветра слезились глаза. Он шел к остановке с работы, втянув голову в плечи, не глядя по сторонам, только вниз, себе под ноги, боясь наступить в лужу. Ему хотелось поскорее оказаться дома, в тепле. И вдруг лужа под ногами расцветилась ярко-розовым, и в тот же момент что-то довольно чувствительно стукнуло его по плечу.

— Стась?! Вот это да! Вот нечаянная встреча!

Он не поверил, подумал: ошибка; умер от счастья: Инга, господи; испугался: не увидел бы кто из знакомых. На все это ушло много времени — может быть, целая минута: он стоял и не решался поднять головы. А она говорила быстро и радостно:

— Дождь не дождь? Не могу понять. Я так рада тебя видеть!

И лужа мелькала розовым, и сердце невыносимо громко стучало, эхом отдаваясь в виски.

— Инга! — Он наконец решился, посмотрел на нее. Инга держала в руке ярко-розовый зонт и слегка его покручивала. Она совсем не изменилась. — Как поживаешь?