Онлайн книга «Сын Грома, или Тени Голгофы»
– Прокуратору Понтию Пилату радоваться. Из Рима – трибун Домиций Галл. – Галл! О боги! – радостно вскричал прокуратор, устремляясь навстречу появившемуся в дверном проеме могучему легионеру в шлеме войскового трибуна. Какая удача! Это отвлечет его хоть на время от болезненных для самолюбия игемона иудейских проблем… Домиций Галл! Когда-то они вместе, плечом к плечу, рубились с бриттами, неожиданно высадившимися на побережье. Потом широко и громко гуляли на празднествах в Риме. – Захотелось увидеть друга, – громогласно захохотал Галл, обнимая Пилата и хлопая его по спине. Пилат искренне обрадовался боевому товарищу, посетившему его в дни печали и неурядиц, и хотел было на радостях поцеловать Галла, но тот демонстративно отстранился. – Эй, осторожней, прокуратор. С недавних пор Тиберий запретил римлянам приветственные поцелуи. – Да плевать, – отмахнулся Пилат, целуя Домиция. – Возможно, стены резиденции имеют уши, но глаз они не имеют… Ну, как ты? Что там вообще? На шум из внутренних покоев вышла Клавдия Прокула с высокой прической важной римской матроны. Жена Пилата не позволяла себе распускаться, оказавшись вдали от Рима и вечно праздничного, вечно интригующего Палатина. Гость, полный здоровья, сил, перспектив, радостно приветствовал супругу игемона. – О, Клавдия!.. А знаешь, Пилат, я ведь давний поклонник Клавдии Прокулы. Помню, когда я отправился к бриттам, она предсказала мне удачу. Кажется, ей был сон. И все сошлось. За победу над бунтовавшими бриттами кесарь подарил мне огромный виноградник на Сицилии. И все Клавдия Прокула… Прокуратор на это только развел руками: – Увы, брат, увы… Мне же она нагадала, как Валтасару… Что царство мое рухнет. Ну да ладно. Обо мне потом. Рассказывай, как ты и что там на Палатине. – Я, как видишь, удачлив. Мечу в Сенат. Вербую сторонников. Еду к Вителлию в Дамаск. Пилат хотел быть полезным гостю. – Хочешь, я обращусь к Сеяну за поддержкой? Галл демонстративно сжал губы, предостерегающе поднес палец ко рту и произнес негромко: – Ни слова о Сеяне. Сеян убит. Чернь неделю таскала на цепи его труп по улицам. Убита его дочь. Пилат и его жена стояли как громом пораженные, и наконец Клавдия Прокула выдохнула: – Но это же ребенок! Римский закон запрещает казнить девственниц… – Они нашли выход. Палач перед казнью изнасиловал малышку. Клавдия прижала руки к груди: – О боги! И Тиберий это допустил? – От него все и пошло, – хмуро сказал Галл. – Кто-то убедил кесаря, что Сеян готовит заговор, хочет сместить Тиберия и стать императором, подкупает солдат. А у Сеяна, как ты знаешь, врагов немерено. И пошли гонения на людей Сеяна. – А что говорят в Риме о Пилате? – с беспокойством спросила Клавдия. – Ведь он человек Сеяна. Галл пожал плечами: – О Пилате – пока ничего. Он далеко. Несладко друзьям Сеяна на Палатине. А у Пилата, как мне известно, два легиона отборных головорезов и три алы сирийской конницы. С ним не так просто. Слушая Галла, Пилат заметно мрачнел. – А что если Сеян под пыткой признался, что планировал (если он действительно собирался захватить власть) использовать легионы Пилата? – не к месту спросила у Галла Клавдия Прокула. Раздраженный неуместными вопросами жены, Пилат строго посмотрел на жену. Клавдия, поняв, что перегнула палку и своими вопросами усугубила и без того отвратное настроение супруга, извиняющимся тоном сказала: – Прости, игемон. Но лучше знать, что может тебе грозить, чем прятать голову в песок. Галл тоже заметил, как сник Пилат, узнав об убийстве Сеяна. – Нет, – сказал он. – Не думаю, что Сеян рассчитывал на Пилата. Ты же знаешь, старина, у них там, на Палатине, клубок аспидов. Жалят того, кто подвернется. И правого, и виноватого, и сенатора, и всадника, и плебея. Один конец. Желая поскорее уйти от неприятной темы, Пилат спросил: – А кроме Сеяна, какие новости? Что Тиберий? Опять уединился на острове? Галл засмеялся. Он хорошо смеялся, этот Галл. Римский оракул нагадал ему блестящую карьеру. Еще немного – и он окажется на гребне успеха. Чего Пилат, уже седьмой год правивший Иудеей, не мог сказать о себе. Прокуратор чувствовал, что крупно завяз в этой темной, враждебной Риму стране. А под крылом сирийского легата Вителлия Галл далеко пойдет. – Вторая великая новость, а может, она и первая, – весело сказал гость, – умерла любимая змея кесаря. Он пришел ее покормить, а она мертва. Ее облепили муравьи. Их было столько, что и змеи не видно. И, мрачно постояв у сетки, Тиберий трагически произнес: «Больше всего я боюсь черни, которая вот так же облепит меня, облепит и погубит Рим…» Так что в Риме сейчас траур по змее. Стараясь изменить свое настроение, Пилат пошутил: – Может, послать кесарю соболезнования? – Нет уж, – решительно возразил Галл. – Лучше не напоминай пока о себе. Клавдия поддержала гостя: – Галл прав, Пилат. Лучше сидеть тихо. – Похоже, здесь уже и шуток никто не понимает. Я пошутил, – раздраженно сказал Пилат и замолчал. Потом раздумчиво произнес: – А ведь когда Сеян сватал меня в Иудею, Тиберий обещал ему в жены свою внучку. Сколько карьерных возможностей открывалось… И вот как все обернулось… Галл неопределенно махнул рукой. – Да. Судьба переменчива, как настроение кесаря… Но хватит об этом. Расскажи лучше о себе. Пилат усмехнулся: – Рассказать о себе? Легко спросить, да не легко ответить. Похвастать мне, брат Галл, увы, нечем. Темная, непробудившаяся страна. Глухо и угрюмо живут здесь люди. Замкнулись в своем Боге. У них есть их Храм, и больше им ничего не надо. Пытался понять смысл их веры – омут. Мутный, затягивающий на дно омут. И, знаешь, я испугался. Испугался их Бога. Лихой рубака Галл опешил. – Ты испугался? Ты, игемон, гражданин Рима, римский наместник, испугался еврейского Бога? – Представь себе, испугался. Нет, Галл, не по душе мне сей край, не по душе… А тут еще совсем некстати Прокула – мой дельфийский оракул, моя Сивилла, солнце мое – видела неприятный сон. А сны ее – сам знаешь, как сны фараона… Вот, брат, в каком виде ты меня застал… Клавдия с интересом слушала, что говорит о ней гостю Пилат, и всякий раз, когда он называл ее дельфийским оракулом, Сивиллой, солнцем своим, как бы в подтверждение, что все так и есть, медленно, но убедительно наклоняла голову. Едва Пилат замолчал, Клавдия сказала: – Разреши, прокуратор, я велю накрыть к трапезе, а то все разговоры и разговоры… У Домиция, поди, голова кругом пошла от всех этих страхов… |