Онлайн книга «Господа офицеры»
|
Деревня на горе стоит, далеко видать! Внизу — на лугах, в оврагах, на плесах у речки — ночной туман клубится — там еще ночь, а поверху, где солнце кроны деревьев и крыши высветило, уже день вовсю разгорается! А подале, у самого горизонта, будто из земли выперла, торчит, сияет куполом высокая колокольня... В Европе куда ни глянь — одни сплошные крыши черепичные. Дом на доме стоит, одна деревня в другую деревню перетекает, каждая тропка заасфальтирована и табличкой помечена. А здесь простор — одна деревня на полета верст, вокруг поля да перелески, а меж холмов, теряясь в травах, единственная грунтовка вьется, что село с райцентром связывает. На ней пыль столбом стоит... Кто ж это в такую рань едет? Комбайны с тракторами? Но нет, не комбайны... Меж хлебов мелькнули черными лоснящимися боками джипы. Совершенно здесь чужеродные, не вписывающиеся в мирный сельский пейзаж. Переваливаясь на кочках, то пропадая, то появляясь, выкатились на околицу, где встали. Кто это — дачники? Нет, дачники бы не остановились, они дорогу знают... Было видно, как из крайнего дома кто-то вышел и стал что-то объяснять, указывая на деревню. Джипы тронулись дальше, мелькая меж домов, здоровенные, как «Кировцы», — целину на таких пахать! Что они тут потеряли?... Что — Мишель Герхард фон Штольц понял очень скоро, но слишком поздно. Когда джипы затормозили перед воротами. — Слышь, дядя... — Чего вам? — Тебя нам!... Из джипов полезли, разминая ноги, бравые ребята. — Далеко ты забрался... Мишель Герхард фон Штольц понял, что назревает драка. Живший в нем Мишка Шутов стал искать глазами колун. Деревенское утро перестало быть идиллическим. — Ну ты чего?... «Чего — чего?» — переспросил Мишка Шутов, пятясь к поленнице. — Господа, ежели вы относительно кредита... — попытался выяснить суть претензий Мишель Герхард фон Штольц. Надо бы объяснить им, что он никоим образом не отказывается от взятых на себя долговых обязательств, и выразить готовность реструктуризировать долг вплоть до пересмотра процентных ставок в большую сторону... «Лучше дать по морде поленом и тикать через плетень!» — возразил Мишка Шутов, который так и не нашел колун. А как же Ольга?... Если сбежать, то они схватят ее. Нет, бежать было нельзя... Пришлось выслушивать претензии на месте. Претензии одной из сторон выражались битием другой стороны по физиономии и печени и произнесением нецензурных выражений самого угрожающего характера. На что другая сторона отвечала эффектными подсечками, «мельницами» и бросками через бедро. — Гони цацки! — требовали парламентеры. — Я теперь не готов обсуждать данный вопрос, — пытался объяснить свою позицию Мишель Герхард фон Штольц. — Тем более теперь, с вами и в таком тоне. Наверное, со стороны их беседа выглядела, менее изысканно: удары, крики, хрипы, мат-перемат, кровь, брызгающая по земле... Наконец отброшенный в дрова Мишка Шутов нашел колун и, вздымая его над головой, пошел на врагов, желая поколоть их на чурбаки и сложить поленницей подле джипов. — Всех порубаю!... — предупредил он. Враги отхлынули, но вновь сошлись, совместными усилиями сбив единственного, но причинившего им столько хлопот врага с ног. Подняться ему уже не дали, опасаясь его зубодробительных «мельниц». Лежа на земле, извалянный в репьях, пыли, коровьих лепешках и курином помете, Мишель Герхард фон Штольц уже не помышлял о спасении. И, верно, его бы убили, оттого что парламентеры сильно обиделись на в высшей степени оскорбительное обращение «господа» и на колун. Но вдруг в драке случилась странная пауза. Занесенные ноги замерли в воздухе, страшные ругательства оборвались на полуслове. К чему бы это? Уж не подоспел ли на помощь страдальцу взвод доблестного ОМОНа? Но нет, никакого ОМОНа не было — да и откуда бы ему взяться там, где на сто квадратных километров и десять деревень приходится всего один участковый, да и тот запойный пьяница. Кто ж тогда этот герой, что не побоялся бросить вызов целой банде злодеев?... С трудом приподняв разбитую голову, Мишель Герхард фон Штольц огляделся по сторонам. На крыльце в наспех наброшенном поверх ночной рубахи ватнике стояла Ольга. Его Ольга! Все такая же прекрасная, но теперь прекрасная в своем гневе! Ну просто амазонка, богиня войны! Мишель Герхард фон Штольц невольно залюбовался ею. — А ну, вы, как вас там, урки! — задиристо крикнула Ольга. — Убирайтесь отсюда вон!... В руках у нее было ружье. Двухстволка. «Урки» заухмылялись, не веря, что она способна сделать хоть что. Но они ошибались. — Считаю до трех, — предупредила Ольга. — Раз!... И, вскинув ружье, выстрелила. Крупная дробь ударила в ближайшую машину, начисто снеся правый подфарник и изрядно дырявя капот, который местами стал напоминать дуршлаг. — Ты че, дура! — взревели бандиты. — Ты знаешь, сколько эта тачка стоит? Но Ольга их не слушала. — Два! — сказала она. И, резко поведя стволом, спустила курок. Ахнул выстрел, сноп дроби вышиб лобовое стекло джипа, из которого шустро вывалился и рухнул за колесо перепуганный водитель. Злодеи замерли, открыв рты. Ни хрена себе баба!... Воспользовавшись мгновенным замешательством, Ольга переломила ружье пополам, выбросив на землю дымящиеся гильзы, и, прежде чем кто-нибудь успел хоть что-то сообразить, толкнула в стволы два новых патрона. — Три! — сказала она, вскинув к плечу двухстволку и уставя оба ствола в глаза бандитам. Ружье с такого расстояния — страшное оружие. Даже более опасное, чем пистолет. Из пистолета нужно еще умудриться попасть, а из ружья точно не промахнешься! Да и поражающие возможности у него иные — выстрелом из пистолета можно уложить одного, а дуплет дроби снесет всех. Пусть даже до смерти не убьет, но глаза повышибает точно! Что и говорить — неприятно ощущать себя диким селезнем на открытии охотничьего сезона. — Ты это... пальцем-то не шеруди! — тихо сказал кто-то, выражая вслух общее опасение. Кто его знает, насколько тугие у этой старинной берданы спусковые крючки. Бандиты напряженно заглядывали в дырки стволов, боясь шелохнуться. Но даже не ружье пугало их, а глядящие на них поверх стволов глаза. Точно ведь пальнет!... |