Онлайн книга «Паломничество жонглера»
Почти. За исключением разноцветных полос, падения и криков. И хотя почти всегда они приходили к Пелене (будто что-то влекло их сюда, помимо их воли), хотя им не однажды напоминали об их природе, все они торопились забыть, вычеркнуть, выжечь эту правду — горьким туманом похмелья, соленым вихрем сражений, чеканным перебором струн. Ты тоже. Уже хочешь. — Но ты же чародей! — обижаются голоса. — Ты не можешь… Они ошибаются. То есть да, ты чародей. И именно поэтому — можешь. Нет ничего проще, чем заставить самого себя не вспоминать. (падение! падение с небес — в никуда; из никуда — в… ) — Ты будешь помнить, Лягушонок! — шипят голоса. — Мы заставим тебя, Страж, заставим! — Улыбнись! — приказывают они. — Мы посвящаем тебя в эту тайну, ты теперь посвященный! И они наносят ритуальные шрамы на твои щеки. Такие или почти такие ты получил бы, если бы остался в монастыре Пестроспинной… (тварь! все они твари! Но уже одним меньше, они заплатили, ты не позволил!.. ) Эти мысли похожи на удары клювом птенца (твари!) , птенца, который вот-вот вылупится. Вяло, тяжело и огнисто ворочается в животе (было, было, было) невесть что. Ты знаешь, что птенец по-прежнему жив и по-прежнему там, внутри. В твоей памяти. И рано или поздно… (низойдет!..) Но у тебя есть отсрочка. Сворачиваешься, как упавший с пюпитра сверток, как ребенок в утробе матери, как лиса перед снежной бурей, как змея перед (твари!) броском. По щекам текут слезы. Соленые и вязкие. Воспоминания. Дай им высохнуть. Дай шрамам затянуться. Позволь Пелене упасть. …пахнет сиренью. Где-то далеко, в одной из башен Сна-Тонра, даскайль Конгласп произнес свои последние слова. — Ты хоть представляешь, кого воспитал?! — воскликнул он. — Представляю, — ответил Тойра. И добавил: — Прости. Но этого даскайль уже не услышал. * * * Они продолжали поиски до раннего утра — и делали бы это дольше, но Многоликий помешал. Дэйнил узнал о случившемся очень быстро — в том числе и про то, что Гвоздь с врачевателем оказались в проулке и начали расспрашивать у всех подряд, не видел ли кто Матиль. Всё-таки Многоликий — шептун высокой ступени, не то что Гвоздь; у Многоликого в подпасках пол-Клыка ходит. — Вы что ж, братушки, совсем головы потеряли, да?! — шипел Дэйнил на Гвоздя и врачевателя, оттеснив их подальше от толпы. — Это повезло вам еще, что «стрекозы» не очухались, им в храме хватает мороки из-за убийства того прозверевшего. Однако ж как только сюда переметнутся и все ходы-выходы… Оно, конечно, поздно уже будет, но им не ради итога, им для видимости важно: чтоб высшие жрецы в священные жертвы не определили за разгильдяйство. Им подозрительные типы нужны… вот вроде вас, вы им в самое яблочко: двое хмырей, которые ищут на месте зверского… хм… жестокого убийства маленькую девочку. И пойдут спрашивать: а чего ж именно тут ищете, а куда раньше смотрели?.. А вам, господин врачеватель, вообще бы отдохнуть не мешало. Лица ж на вас нет… Это он преуменьшил. Господин Туллэк за прошедшую ночь из просто старого хворого человека превратился в ходячего покойника. Движения стали неуверенными, взгляд как у побитой собаки, правый уголок рта время от времени вздрагивал и растягивался в улыбку нервного тика. Гвоздь даже думать не хотел, как выглядит сейчас он сам. Думал только про Матиль. Верил: раз не нашлось тела, значит, жива. Обязательно должна быть жива! Многоликий встряхнул его за плечи: — Ты меня слышишь, нет?! Я говорю, убирайтесь отсюда, оба! Я попрошу людей, чтобы без пыли и шуму поспрашивали кого надо про твою девочку. А сам не отсвечивай здесь, давай, брат, чтоб и духу твоего здесь не было! Если что узнаю, найду тебя и всё расскажу. Пошли, пошли, там человек как раз в монастырь наметился ехать, так он подбросит вас, чтоб не заблудились. Наверное, в первую очередь Многоликий хотел убедиться, что они уйдут, но Гвоздь не стал возражать. Тем более на своих двоих он бы еще так-сяк дохромал до обители, а вот врачеватель — навряд ли. Они-таки напоролись на патруль «стрекоз», но Многоликий, видно, был знаком с сержантом, поэтому обошлось. — Неча добропорядочным шастать об такой поре, — сурово процедил «стрекоза». — И так полно беспорядков и безобразиев. — Он вздохнул: видимо, столь длинные фразы давались служаке нелегко. — Идите — да поосторожней тут, ага. — Спасибо за заботу, — поклонился Дэйнил. — Обязательно будем смотреть в оба! Он довел их до расхлябанной телеги, груженной, как сперва показалось Гвоздю, вымазанными в грязи головами уродцев. Только приглядевшись, он понял, что это отборная свекла, которую хозяин телеги, угрюмый вислоусый тип, намеревался везти в монастырь. — Эти, что ль? — безрадостно спросил он у Многоликого. — Эти. Отвезешь в целости и сохранности, и чтоб до самых ворот. — А ежли заартачутся? — Не заартачимся, — ответил за себя и врачевателя Гвоздь. — Ну что, поехали? — Я глаз не сомкну, — пообещал на прощание Многоликий. Из-под земли достану вашу пигалицу… откуда угодно! — добавил он, сообразив, что клятва «достать из-под земли» звучит слишком уж мрачно. Как только телега загромыхала по булыжнику мостовой, господин Туллэк тотчас задремал. Сгорбившись и прижавшись к занозистому борту; он клевал носом, а по щекам его из-под неплотно опущенных, вздрагивающих век катились слезы. Смутившись, Гвоздь отвернулся и с горечью вспомнил поговорку о дороге во Внешние Пустоты, вымощенной благими намерениями. Он не верил, что Многоликому удастся отыскать Матиль, даже при помощи всех своих агентов. Так же, как не верил, что когда-нибудь «стрекозы» найдут настоящего убийцу монахов. Как показало время, Гвоздь в этом не ошибся. Он тоже задремал, пока телега тряслась по выбоинам. Всё, случившееся за истекшие сутки, казалось кошмаром, не имеющим ничего общего с действительностью. И даже вспоминать о том, что происходило, Кайнор мог только урывками, будто в бреду, но разве то, что с ними всеми произошло, — не бред?!. Продавец свеклы подгадал в самый раз: к воротам Клыка они подкатили к моменту, когда сонные стражники начали раздвигать створки. — Спешишь, чтоб другие не обошли на повороте? — хмыкнул один из них вислоусому. — Не, — отмахнулся продавец. — Куды же спешить-та? У меня-т договоренность со святыми отцами, кады ни привезу — купют. — И причмокнул заленившейся кляче: — Па-ашла, убогая! Нам ишшо с тобой ехать и ехать. |