Онлайн книга «Хлорофилия»
|
Деготь кивнул. «Зря он так», – подумал Савелий о шеф-редакторе. – Дальше, – потребовал босс. – В клубе «Сома» представлен новый проект: журнал «Форбс» для младшего школьного возраста. – Интересно. Пусть туда сходит Филиппок. Материал сделать в критическом ключе. Максимум сто строк. Дальше. – В третий раз за год осквернена могила Иосифа Сталина, органы следствия подозревают изъятие тканей с целью клонирования. Как известно, на сегодняшний день на учет поставлено семьдесят два кустарных клона Сталина – все они могут произносить только три слова: «Братья и сестры»… – Старый анекдот, – с отвращением поморщился шеф-редактор. – Вдобавок – вранье. Я беседовал с одним из клонов Сталина три часа. Умнейшее существо. Только курит много. Дальше. – Неделя до премьеры нового фильма «Страсть и гнев», в главной роли Анжелина Лолобриджида, беспрецедентный актерский состав, задействованы модели седьмого поколения. Обещаны боевые сцены с участием моделей Керка Дугласа, Джеки Чана и Михаила Пореченкова, в эпизодах модели Митхуна Чакроборти, Марлен Дитрих, Энтони Хопкинса и Георгия Вицина. – В задницу такие фильмы. Что есть из сибирского корпункта? – От китайцев – только официальные сводки. Рекордный урожай зерновых, введен в действие новый завод по производству… – В задницу. Дальше. Все знали, что Пушков-Рыльцев не любит китайцев. И даже ходили слухи, что владелец журнала «Самый-Самый» воевал в Сибири. Поговаривали, будто именно китайская пуля, попав в позвоночник, лишила подвижности нижнюю часть тела шеф-редактора. Валентина закрыла папку. – Это все. – Негусто, – проскрипел старик. – Ладно. Теперь, – он сипло вздохнул, – все встают, выходят отсюда и начинают действовать. Герц! Савелий вздрогнул. – Останься. Пушков-Рыльцев терпеливо подождал, пока последний выходящий – новичок Филиппок – закроет двустворчатую тяжелую дверь. Со спины у стажера оказалась немного бабская фигура – вялые плечи против тяжелой задницы. – Что у тебя за дела с Дегтем? Савелий выпрямил спину. – Он мой товарищ. Вот и все дела. – Держись от него подальше. Он пьет. – Это его дело, – спокойно отозвался Савелий. – И мое тоже. И твое. – Старик подождал возражений, не получил их и объявил: – Кое-что меняется. Я передумал. Тебе придется сходить к доктору Смирнову. Это мой старинный приятель, я позвоню ему и договорюсь. Герц кивнул: – Сходить – это легко. Но тогда получится, весь юбилейный номер будет написан одним только мною. Старик удивился: – А что тут такого? Я начинал журнал в одиночку. Тебе будет полезно. Покрутись, побегай. Пожертвуй этим, как его… персональным психологическим комфортом. С какой стати чем-то жертвовать, подумал Савелий. – Это будет, – продолжал старик, – твой, хе-хе, дембельский аккорд. Знаешь, что такое «дембельский аккорд»? – Нет. – Ну и ладно. А вечером, ровно в девятнадцать тридцать, будь здесь. В редакции. Надо поговорить. Отмени все дела. Не опаздывай. – Пушков-Рыльцев игриво подмигнул (эта игривость была ужасна, так мог бы ухмыляться тираннозавр) и добавил: – А то испортишь себе жизнь на много лет вперед. Покинув конференц-зал, озадаченный Савелий нашел коллег в дальнем помещении редакции, приспособленном для перекуров, чаепитий и уединенных посиделок. Как обычно, по окончании оперативного совещания сотрудникам требовалось время, чтобы прийти в себя. Столетний шеф-редактор распространял вокруг себя слишком мощные энергетические волны. Впрочем, к моменту прихода Герца монстры журналистики, вполне расслабленные, развлекались тем, что допрашивали новичка. – …Он мне говорит: закончи университет! – рассказывал румяный Филиппок. – Я говорю: зачем? Я и так все знаю. И уже приглашен работать в солидное место. Мне, говорю, надоело учиться. Потом доучусь. Года через три или четыре. А он – нет, ты должен получить диплом. Я ему: папа, я никому ничего не должен. А он обижается… – Но ты действительно никому ничего не должен. – Варвара блеснула глазами. – Естественно! Но папа… Ему восемьдесят лет, он человек из прошлого. Я всю жизнь от него слышу: ты должен это, ты должен то… Я тебя растил, я тебя кормил… Я ему говорю – папа, ты не обязан был меня кормить, меня бы в любом случае прокормило государство… «Приятный парень», – подумал Савелий, а вслух произнес: – Тяжело тебе с папой. – Не то слово! – воскликнул мальчишка. – Однажды он посмотрел один из моих учебников. «Основы теории абсолютного процветания». Заплакал, представляете?! Пытался порвать книгу. Думал, она – бумажная. – А на каком этаже ты живешь? – спросил кто-то с дальнего конца стола. – Ну, я родился на шестьдесят первом. Сейчас снимаю на пятьдесят седьмом, на двоих с подругой. Савелий и Варвара переглянулись. Вокруг раздались вежливые вздохи. – Хороший этаж, – похвалила Варвара. – Скромно и со вкусом. А чем занимается твоя… э-э… девушка? – Пока ничем. Дома сидит. У нее родители – «соседи», она выросла под объективами. А квартира, где мы сейчас живем, не подключена. И теперь у нее депрессия. Все время на меня рычит, ругается… Жалуется, что я ей солнце загораживаю… Говорит, без «соседей» невыносимо. Ей кажется, что она никому не нужна, всеми брошена и так далее. Я объясняю, что «соседи» – игрушка для бледных, а она обижается. – Сходи к участковому психотерапевту. – Ходил. Врач сказал, что это зависимость. Отвыкание займет несколько месяцев, потом станет легче. В крайнем случае посоветовал подключиться… Сказал, что сам – «сосед» с большим стажем. – Все психотерапевты – «соседи» с большим стажем, – тихо заметил Гоша Деготь. – Отвези свою девушку отдохнуть, – посоветовал кто-то. – В Европу. Филиппок покачал головой: – Там еще хуже. Я два раза ездил. Больше ни ногой. Скучно, грязно, все голодные, все бледные. Или работают с утра до ночи, или попрошайничают. По пять раз в день умоляют продать немного мякоти стебля. У них это называется «русская трава». Или «кремлевская». Дурацкие вопросы задают. Думают, мы тут, в Москве, сами растим эту траву для собственного удовольствия. Завидуют страшно… Нет, я больше не поеду. И подруга не поедет. Над столом опять пронесся вздох. – Извини, Филипп, – мягко прервала его Варвара. – Ты хороший мальчик, но тебе не следует употреблять слово «подруга». А тем более – «друг» или «дружба»… На верхних этажах так не принято. Студент покраснел, улыбнулся и тряхнул головой. |