Книга Царьградская пленница, страница 7 – Александр Волков

Домоправитель не преувеличил, рассказывая о богатстве своего хозяина.

Царьградские аргиропраты стояли выше других ремесленников и примыкали к торговой знати. Когда император возвращался с войны, они встречали его наравне с чиновниками эпарха [33] и начальниками государственных мастерских. Аргиропраты имели свои печати и прикладывали их к распискам и прочим документам.

Дом Андрокла находился в глубине двора, подальше от уличного шума. Он был обширен, украшен статуями и колоннами. Видное место среди жилых помещений занимал гинекей, [34] отличавшийся роскошной отделкой комнат. Повсюду бархатные и шелковые ткани, драгоценные безделушки на полках, подставках и в шкафах, изящная мебель, на мозаичных полах ковры.

Ондрей и Ольга прошли через калитку, охраняемую седым привратником-негром, и вступили в атриум. [35]

На зов Епифана из гинекея вышла его жена Евпраксия – полная пожилая женщина с добродушным лицом. Она вела прелестного кудрявого мальчика лет трех.

«Так вот кто должен заменить мне Зорю и Светлану…» – тоскливо подумала Ольга.

Матрона [36] приветливо заговорила с Ольгой по-гречески. Домоправитель перевел:

– Госпожа Евпраксия рада видеть тебя. Ты ей понравилась. Она надеется, что ты будешь хорошо смотреть за мальчиком.

Ольга ответила:

– Я буду работать честно и ухаживать за ним, как за своим.

Стратон рассматривал Ольгу любопытными черными глазенками.

– Ты моя новая няня? – спросил он. – А ты будешь рассказывать мне сказки?

Киевлянка печально улыбнулась, когда ей перевели вопрос мальчугана.

– Мои сказки остались далеко за морем вместе с теми, кому я их рассказывала…

Добрая старуха Евпраксия попыталась утешить невольницу:

– Что ж, милая, привыкать надо, раз уж досталась тебе такая судьба. Пойдем, я отведу тебя в баню, наш хозяин любит чистоту.

Еще дорогой Епифан рассказывал невольникам, что баня – одна из достопримечательностей Андроклова дома. Домашняя баня была роскошью, которую позволяли себе только богатые византийцы.

Когда Ольга вымылась, домоправительница одела ее во все новое, а старую одежду приказала сжечь. Ольга умолила оставить платок, чтобы хоть одна вещь напоминала ей о родине. И когда старуха уложила ее на скромно убранную койку в помещении для рабынь, Ольга долго не могла заснуть: мучили неотвязные мысли о детях, о муже…

Деда Ондрея домоправитель назначил конюхом и поместил в каморке возле каретника.

Малыга обрадовался: лошадей он любил и умел с ними обращаться.

Вечером Ондрей и Ольга встретились в атриуме около цистерны. Царьград был беден питьевой водой, ее привозили издалека. Поэтому в богатых домах устраивались свои цистерны, куда дождевая вода стекала с крыш по трубам. Старик Малыга выглядел довольным.

– Кажись, мы с тобой, голубка, не в плохое место попали, – сказал он печальной Ольге.

– Ах, дедушка, – ответила женщина, – тяжко мне! Тоска сжимает сердце, как клещами.

– Ну, милая, рабство рабству рознь. Пожила бы ты у печенегов, где я шесть лет томился, узнала бы, какое оно бывает, рабство. Там и грязь, и холод, и голод, и непосильный труд. А здесь и в баню сразу сводили, и чистую одежду дали. Домоправитель Епифан не злой человек, да и баба его, видать, добрая. Вот купил бы нас с тобой монастырь, плохое было бы наше житье. Покуда мы стояли на дворе у Херимона, я со многими разговаривал и наслышался, как у монахов рабы живут. Это сущий ад! На полях работают с зари до зари, одеты в лохмотья, кормят их, чтобы только с голоду не померли, а чуть замешкался – надсмотрщик плетью по спине охаживает… Говорят, там более трех-четырех годов люди не выживают.

– Страшно как, деду!

– Страшно, голубонька, страшно! Я душой возвеселился, как этот Надрокл нас купил. Скажу тебе по тайности, я когда гирю там, на помосте, подымал, чуть себе жилу не порвал.

– Зачем же ты, деду, так сделал?

– А чтобы он меня сильным посчитал! – рассмеялся довольный своей хитростью дед Малыга. – И уж ныне я работать стану так, чтобы кости трещали. И тебе тоже советую, касатка. К хорошему хозяину так же трудно попасть, как живому на небо взойти, поверь мне, уж я-то знаю.

От реки Десны, впадающей в Днепр с левой стороны чуть повыше Киева, отделялся проток Черторый. Люди прозвали его так неспроста. Начинаясь чуть выше устья Десны, он мчался через поля и дубравы с сердитым гулом и ревом, разбивался об огромные камни, невесть откуда попавшие в его русло, подмывал крутые берега.

Простодушным жителям тех краев казалось, что не божье творение этот рукав Десны, а вырыли его черти с какими-то злыми целями.

Впрочем, люди ухитрялись использовать даже и работу чертей. Если кто спускался по течению Днепра и хотел незаметно миновать Киев, то Черторый давал для этого прекрасную возможность. Но плавание по бурному стремительному протоку Десны было опасно.

По левому берегу Черторыя и ниже по Днепру раскинулась княжеская вотчина с тем же названием. В обширном Ярославовом хозяйстве Черторый по своему многолюдству занимал одно из первых мест, и недаром управителем над ним поставили властного, сурового боярина Ставра. Как никто другой, он умел выколачивать немалые доходы из смердов. Хлебопашцы платили в казну Ярослава за пользование княжеской землей, рыболовы – за право ловить рыбу в княжеских водах, охотники – за право бить дичь в княжеских лесах, ремесленники – за разрешение сбывать продукты своего труда на киевских рынках.

Не только обильной данью, собираемой с поселян, полнились сундуки Ярослава. На полях князя крестьяне сеяли хлеб, разводили тысячные стада лошадей, коров, баранов, неисчислимые стаи гусей и уток. Все это многосложное и прибыльное хозяйство вела княжеская челядь под неусыпным присмотром старост, ключников, конюших.

Расположение Черторыйской вотчины было очень удобным. На восток от левого берега Черторыя шли обширные поля с богатой черноземной почвой, где прекрасно родились пшеница, гречка, просо.

На берегу Днепра копали глину, из которой ремесленники-гончары изготовляли отличную посуду. А какое раздолье было рыбакам: в быстром Черторые во множестве водился судак, голавль, подуст, в Днепре ловились сазаны, осетры, стерлядь, а в глубоких омутах прятались чудовищные сомы.

Осенью после печенежского набега туго пришлось черторыйцам: похитители увели всех лошадей и перебили большую часть волов. Начался месяц листопад, [37] пришла пора пахать озимые, а пахать было не на чем.