Онлайн книга «Теллурия»
– Что? – переспросил князь. – Так, вспомнилось… Ежели говорить серьезно, у меня претензий больше не к немцам и жидам, а к русским. Нет на свете народа, более равнодушного к своей жизни. Ежели это национальная черта – такой народ сочувствия не заслуживает. – Как говорил Сталин: другого народа у меня нет. – Надо, надо было вовремя подзаселить Россию немчурой. Большевики не догадались. Екатерина начала это, да некому закончить было… – Россия существовала для того… – …чтобы преподать миру великий урок. Читали. Преподала. Такой, что волосы встанут дыбом. – Вечная ей память, – отхлебнул коньяку князь. – Зато сейчас все хорошо. – С чем? – С образом России. Да и вообще – хорошо! Во всяком случае, нашим государством я доволен. – Ну… – Граф с улыбкой огляделся по сторонам. – Рязанское царство, конечно, поприличней Уральской Республики. – Эва, с кем сравнить изволили! С “Дуркой”! Мы, граф досточтимый, после воцарения нашего Андрюшеньки будем поприличнее в плане экономики и культуры не токмо тверских-калужских, но и вашей Московии. – Мою Московию, князь, нынче только мертвый не пинает. А раньше-то как к нам за ярлыками приползали… – Ненавидел всегда! С детства! – взмахнул руками князь. – Уж не обессудьте. Когда Постсовдепия рухнула, я был подростком. Мало чего понимал. Но люто не-на-видел Москву! И дед мой ненавидел ее, когда ездил “фонды утрясать”! И прадед, когда с шабашниками тащился туда на заработки! Наследственная ненависть-с! Даже потом, когда Московия по миру пошла, когда голодала, когда проспекты распахивали под картошку, когда каннибализмом запахло. А когда коммуноцарствие возникло – еще больше возненавидел. Тоже мне, новый НЭП: отдать Подмосковье китайцам! И стеною отгородиться! Умно-с! Не-на-вижу! – Смотрите, как бы наши на ваших не напали. – Батенька, у нас есть шесть прелестных водородных бомбочек! Такие красивые, расписаны умельцами, как матрешки. Если что – метнем московитам такую матрешечку! В подарочек-с! – Вольному воля, князь… однако есть хочется. – Еть, вы сказали? – Вы ослышались. Есть, есть… – Конечно, непременно! Пойдемте на бивуак. Князь взял графа под руку, повел к дубу. Массивная фигура графа нависала над маленьким, подвижным князем. Глуховатый на одно ухо князь говорил громче и быстрее обычного: – Вы, граф, моложе меня вдвое, многого не помните. Задумайтесь, батенька, на каком языке мы с вами говорим? – Мне кажется, на русском. – Вот именно-с! На русском! А не на постсоветском суржике! Тридцать лет понадобилось, дабы вернуться к чистому ручью. Ordo ab chao [9] . Государство – это язык. Каков язык – таков и порядок. Кто впервые поднял вопрос сей? Мы, рязанцы. Кто первым провел реформу языка? Кто запретил суржик? Дурацкие иностранные слова? Все эти ребрендинги, холдинги, маркетинги? Кто подал пример всем? И вашей Московии в том числе? Мы! – Папаша покойный рассказывал, как у них в школе ставили на горох за слово “интернет”. – Да, ставили на горох, пороли! Зато нынче – каков результат? Живая, правильная русская речь, заслушаешься! Государственный порядок! У нас, во всяком случае… Не согласны? – Насчет порядка… не знаю. Речь правильная, кто спорит. Вот носители ее… – Вызывают у вас вопросы? – Собственно, даже не сами они, а образ их. Слишком много морд. – А это, граф, батенька вы мой, еще советское наследие. – Да сколько уж можно на совок валить… – Тотальный геноцид народа русского за шестьдесят лет не восполнишь. Большевики истребляли цвет нации, расчищая поле для жидовских репьев да быдляцкой лебеды. Вот она и дала потомство, лебеда-матушка! Ее с корнем трудненько выдернуть! – М-да… мурло, мурло по всей земле, во все пределы… – Что? – Так, вспомнилось… – А архитектура? А внимание к жилищу своему? Когда, в какие времена оно было у русского народа? – Никогда. Народ жил в хлеву, а элита строила себе черт знает что. – Не имея при этом понятия о том, что она, собственно, хочет – Версаль, Дворец Советов или… – Эмпайр-стейт-билдинг. – Спрашиваю вас, граф: а когда же это понятие впервые у нас возникло? – Когда распались. – Да-с, батенька! Когда распались! Вот тогда и обратили внимание на собственные жилища! На города! В моем городе нынче – ни одного случайного дома! Городской архитектор – бог! Ему у нас все кланяются! Особые полномочия-с! Лицо города! Мо-е-го го-рода! Я в нем живу, я за него и отвечаю перед историей, перед мировой культурой, простите за пафос! – Не прощу… – усмехнулся граф, отпивая из фляжки. – Как у нас теперь строят? Вни-ма-тельно! Ответственно! Вкус! Наследие! Осторожность! Осмотрительность! – Осмотрительность… – повторил граф, глянув в сторону темнеющего леса. – Теперь она – вечный спутник русского человека. – Русью, батенька, на Среднерусской возвышенности запахло токмо после распада. – Согласен. До этого были другие запахи… – Святая правда! Располагайтесь, выпьем, а я вам случай один расскажу. Они уселись на ковер, расстеленный под старым, уже потерявшим свою листву дубом. На ковре стоял походный столик князя с традиционной бивуачной закуской и перцовкой в круглой зеленой бутылке, оплетенной медной проволокой. Слугам на охоте быть не полагалось, князь сам наполнил серебряные стопки. – С полем, граф! – поднял стопку князь своей чуть дрожащей тонкопалой рукой. – С полем, князь. – Стопка исчезла в широкой длани графа. Выпили, стали закусывать. Проворный Тришка тем временем, насадив на шампуры кусочки лосиного сердца и филея, стал обжаривать их на пламени костра. – Когда развалилась постсоветская Россия и стали образовываться так называемые государства постпостсоветского пространства, наш первый правитель, Иван Владимирович, однажды пригласил нас, новых рязанских дворян, к себе. Обмен мнениями, банкет, гусляры, как обычно. А потом, за полночь, когда остался токмо избранный круг, он повел нас… куда бы вы думали? – В девичью? – Плосковато, голубчик… Он повел нас в бильярдную. – Он же, по-моему, предпочитал всем играм городки? – Святая правда! Так вот, подвел он нас к бильярдному столу, взял шар и говорит: сейчас, господа новые дворяне, я продемонстрирую вам наглядно феномен истории XXI века. Взял один шар и пустил его в лузу. Шар туда благополучно свалился. Берет он другой шар, спрашивает: сейчас я пущу его по тому же пути. Что будет с шаром? Мы хором отвечаем: упадет в лузу. Он пускает его, а сам нажимает кнопочку на пультике. Шар перед лузой взрывается, разваливается на куски. И куски слоновой кости, драгоценнейший вы мой, лежат перед нами на столе. |