Онлайн книга «Лермонтов»
Прочитаны Руссо, Байрон, Гете. Одно за другим создаются стихотворения: «Опять вы, гордые, восстали», «Между лиловых облаков», «К Сушковой» («Вблизи тебя до этих пор…»), «Благодарю», «Зачем семьи родной безвестный круг»……. Раздумья о литературе, творчество и переживание «роковой любви» не мешали Михаилу Лермонтову клеить с Аркадием из папки доспехи и, вооружившись самодельными мечами и копьями, ходить по глухим местам — воевать с воображаемыми духами. Особенно привлекали их развалины старой бани, кладбище и «Чертов мост». Товарищем молодых людей в этих проделках был некто Лаптев, сын семьи, жившей поблизости в своем имении. Описание одного из таких ночных походов осталось в черновой тетради Лермонтова: «Середниково. — В Мыльне. — Ночью, когда мы ходили попа пугать». Екатерина Сушкова подробно описывает то лето: «По воскресеньям мы езжали к обедне в Середниково и оставались на целый день у Столыпиной. Вчуже отрадно было видеть, как старушка Арсеньева боготворила внука своего Лермонтова… Сашенька и я, точно, мы обращались с Лермонтовым как с мальчиком, хотя и отдавали полную справедливость его уму. Такое обращение бесило его до крайности, он домогался попасть в юноши в наших глазах, декламировал нам Пушкина, Ламартина и был неразлучен с огромным Байроном. Бродит, бывало, по тенистым аллеям и притворяется углубленным в размышления, хотя ни малейшее наше движение не ускользало от его зоркого взгляда. Как любил он под вечерок пускаться с нами в самые сантиментальные рассуждения, а мы, чтоб подразнить его, в ответ подадим ему волан или веревочку, уверяя, что по его летам ему свойственнее прыгать и скакать, чем прикидываться непонятным и неоцененным снимком с первейших поэтов. Еще очень подсмеивались мы над ним в том, что он не только был неразборчив в пище, но никогда не знал, что ел: телятину или свинину, дичь или барашка; мы говорили, что, пожалуй, он со временем, как Сатурн, будет глотать булыжник. Наши насмешки выводили его из терпения, он спорил с нами почти до слез, стараясь убедить нас в утонченности своего гастрономического вкуса; мы побились об заклад, что уличим его в противном на деле. И в тот же самый день, после долгой прогулки верхом, велели мы напечь к чаю булочек с опилками! И что же? Мы вернулись домой, утомленные, разгоряченные, голодные, с жадностью принялись за чай, а наш-то гастроном Мишель, не поморщась, проглотил одну булочку, принялся за другую и уже придвинул к себе и третью, но Сашенька и я, мы остановили его за руку, показывая в то же время на неудобосваримую для желудка начинку. Тут он не на шутку взбесился, убежал от нас и не только не говорил с нами ни слова, но даже и не показывался несколько дней, притворившись больным». В таких-то милых проказах проходило время. * * * Но лето выдалось беспокойное. 3 июня в Севастополе во время чумного бунта убит севастопольский военный губернатор Николай Алексеевич Столыпин — родной брат бабушки Лермонтова. Участник войны 1812 года, генерал-лейтенант, ревнитель военного просвещения, автор «Отрывков из записок военного человека», он был «растерзан толпой». С этим трудно было примириться разуму. Как будто все, во что верил, к чему призывал этот человек, вдруг сошло с ума и восстало на него. «Отрывки» (написанные в 1817–1819 годах и изданные отдельной книгой в 1822 году) проникнуты искренней верой в простого солдата и направлены как раз на улучшение условий службы в армии. «В вооружении и одежде войск не следует… смотреть на блеск или красу, но только на пользу; из сего не значит, что войска получат худой вид, ибо ловкость, прочность и удобство в вещах делают большею частию и красоту их… Должно, чтобы солдат одинаково одевался, идя на парад и вступая в дело… Полки учиться должны так, как они должны драться… Что может делаться только при смотре или на ученье, должно отбросить как бесполезное и вредное…» Столыпин предлагал коренным образом изменить армию. «Надобно, чтобы все сословия участвовали в составе войск и чтобы каждый воин в гражданине и гражданин в воине видел своего ближнего, — писал он. — В гражданском отношении набор должен быть сколько возможно менее тягостным…» После трагической смерти Столыпина особенной утопией звучали его прекраснодушные мысли: желательно, писал Николай Алексеевич, чтобы начальники полков всячески способствовали тому, чтобы «люди сделали связь между собою, чтобы в каждом полку и эскадроне завелось, так сказать, гнездо»… чтобы каждый солдат «полюбил честь полка своего», ибо «история полка и память подвигов, им совершенных… также действует на всех членов, как память добродетелей предков наших на каждого из нас…». Эпидемия и беспорядки на юго-востоке России как будто «нарочно» дополнились и оттенились мятежами в Европе: восстание в Польше, революция во Франции. Отношение поэта к политическим событиям однозначным не было. Он живо отозвался на события революции и свержение тиранического режима во Франции («30 июля. — (Париж). 1830 года»): Ты мог быть лучшим королем, Ты не хотел. — Ты полагал Народ унизить под ярмом. Но ты французов не узнал! Есть суд земной и для царей. Провозгласил он твой конец; С дрожащей головы твоей Ты в бегстве уронил венец. И загорелся страшный бой, И знамя вольности как дух Идет пред гордою толпой. И звук один наполнил слух; И брызнула в Париже кровь. О! чем заплотишь ты, тиран, За эту праведную кровь, За кровь людей, за кровь граждан. Когда последняя труба Разрежет звуком синий свод; Когда откроются гроба И прах свой прежний вид возьмет; Тогда появятся весы И их подымет Судия… Не встанут у тебя власы? Не задрожит рука твоя?.. Глупец! что будешь ты в тот день, Коль ныне стыд уж над тобой? Предмет насмешек ада, тень, Призрак, обманутый судьбой! Бессмертной раною убит, Ты обернешь молящий взгляд, И строй кровавый закричит: Он виноват! он виноват! В этом стихотворении возникает тема суда — земного и небесного; «есть суд земной и для царей» — если цари тираны, их не охранит даже корона; но самое страшное — для виновных в кровопролитии, если они избежали на земле наказания, есть Суд высший, небесный. Этот второй суд грядет, и тогда уже пощады виновному не будет: его ожидает «вторая смерть», окончательная. Впоследствии эта же тема будет развита в стихотворении «Смерть Поэта». Считается, что Лермонтов «приветствовал» революцию во Франции. Несомненно, он приветствовал свержение тирана, однако сама по себе революция вызвала у него совершенно другие мысли, и стихотворение, обращенное к королю, — это упрек тому, кто своими действиями довел страну до кровопролития, а вовсе не одобрение этого кровопролития. |