Книга Банда Гимназиста, страница 19 – Игорь Пресняков

Через секунду его мокрая голова показалась на поверхности. Меллер отплевывался и фыркал как морж:

– Ребята, здесь – совершенное блаженство! Прыгайте!

* * *

Освеженные купанием, друзья расположились загорать. Резников хлопотал у костра, обещая вскорости попотчевать компанию «настоящей дичью». Вихров и Сиротин раскинули на песке походную скатерть, выставили из корзин нехитрые закуски и пиво.

Говорили о последних новостях.

– Слышали о скандале на съезде партии? – заговорщицки спросил Вихров.

– А что стряслось? – насторожился Сиротин. – Я читал газеты – вроде бы все в порядке.

– Да не совсем. В строгой секретности по делегациям было зачитано письмо Ленина к съезду.

– Верно, ходят какие-то слухи о таинственном завещании Ильича, – кивнула Левенгауп. – Расскажи, Саша.

– Имени моего источника я, по понятным причинам, не сообщу, – сразу оговорился Вихров. – Однако сведениям доверять можно – товарищ самолично присутствовал на съезде. Оказывается, незадолго до смерти Ленин продиктовал «Письмо к съезду» – своеобразное политическое завещание.

В нем – рекомендации по расширению состава ЦК и мнение о лидерах партии. Тут-то и скрывается самое интересное и таинственное. Людям, которых чтит и славит вся страна, Владимир Ильич дает отнюдь не лестные характеристики! По его словам, Троцкий – чрезмерно самоуверенный и увлеченный администрированием человек, Зиновьев и Каменев непредсказуемы и готовы к предательству; Бухарин вообще никогда не понимал диалектики, и его взгляды схоластичны; на Пятакова нельзя положиться в серьезном политическом деле…

– А Сталин? – нетерпеливо прервала Вихрова Светлана. – Ведь он – Генсек.

– Сталина, по словам Ильича, вообще стоит отстранить от должности, потому как он груб, что для Генерального секретаря недопустимо. Ленин видит опасность раскола партии в противоборстве Сталина и Троцкого, именно потому предлагает ввести в ЦК сотню рабочих. Вот такая, братцы, загадка для умов!

– Но… как же так, – растерянно пробормотал Меллер. – Ленин критикует соратников… а на кого же страна останется?.. Совершенно непостижимо!

– Более того, – пожал плечами Сиротин. – Странно, как он столько лет работал с неучами, самоуверенными и грубыми людьми? Или это только сейчас выяснилось?

– Нет-нет, ребята, тут что-то не так! – решительно тряхнула волосами Светлана. – Ильич – пламенный революционер и сильный политик. Это «Письмо» – большая политическая хитрость.

– Какая же? – сощурился Вихров.

– Пока не могу понять, – развела руками Светлана.

– А вот и давайте подумаем, – Резников заинтересовался разговором и подошел к компании.

– Разрешите мне начать, – подала голос Решетилова. – Первый вывод из услышанного: по мнению Ленина, среди его соратников нет достойного занять место вождя партии. Так? А раз таковых не имеется, значит, – коллегиальное руководство, что и записано в Уставе РКП(б). Введение сотни рабочих в ЦК – лишь подтверждение моих соображений. Без этой свежей пролетарской струи Центральный Комитет рискует превратиться в поле битвы. Мало ли мы уже повидали «оппозиций» и дискуссий? Что скажете?

– А может быть, Ленин заведомо очернил ряд членов Политбюро для того, чтобы незаметно выдвинуть некую «серую лошадку», более способную и преданную делу революции, – предположил Сиротин.

– А кого, Глеб? – спросила Левенгауп.

– Ну, кто там остается? – задумался Сиротин. – Рыков! Он – Предсовнаркома, официально – глава правительства…

– Рыков? – рассмеялся Вихров. – Да он последнее время больше думает о выпивке, чем о политике! Послушай любого москвича.

– А кто же еще? – размышлял Глеб.

– Томский! – выпалил Меллер. – Он – последний из членов Политбюро, профсоюзный вожак.

– Вряд ли, – наморщила нос Светлана. – Томский запутался во фракционности, публичных покаяниях и перебежках туда-сюда.

Она посмотрела на доселе молчавших Андрея и Лену Журавскую:

– А вы как считаете, тихони?

– Мне сложно говорить о том, что задумал вождь, – покраснела Лена. – Наверное, Наталья права: Ильич хотел усилить ЦК за счет рабочих, сделать высокий партийный орган более демократичным.

Журавская стрельнула глазами в сторону Андрея.

– У меня отдельное мнение, – рисуя пальцем на песке закорючки, проговорил Рябинин. – Ленин критикует соратников за определенные недостатки в деловом плане, и только одного – в личном. Вам это не кажется странным? Троцкий увлечен администрированием, Зиновьев и Каменев непредсказуемы, Бухарин – схоласт… А Сталин – всего лишь груб! Грубость, конечно, вредит делу, но не так, как непонимание диалектики или политическая ненадежность. Все мы очень мало знаем о Сталине, а то, что нам известно, – лишь хорошее. Он бывал в ссылках, оборонял Царицын, сейчас руководит всем партийным аппаратом. На фоне записного интригана Троцкого, «неустойчивых» Зиновьева и Каменева Сталин даже с его «грубостью» выглядит предпочтительнее. Ежели принимать версию Глеба о «серой лошадке», то эта «лошадка» – как раз товарищ Сталин. А там – кто разберет.

– Послушайте умного человека! – Решетилова легонько хлопнула по плечу Андрея. – Мнение интересное.

– Можно мне сказать? – подскочил на месте Меллер. – Вы вот толкуете о «серых лошадках», а мне подобное представляется совершенным бредом! Почему партией должны руководить какие-то «лошадки»? У нас есть блестящие вожди! Взять хотя бы товарища Троцкого. Да, он выступал против Ленина, был в оппозициях. А сколько он сделал для Красной армии? К тому же никто из вас не сможет отрицать его роли в Октябрьской революции. Лев Давидович – правая рука Ильича, а его метания – поиск лучшего пути строительства коммунизма. Ошибается только тот, кто ничего не делает, определенно!

– Отчего же его Ленин так подвздел-то, а? – усмехнулся Вихров.

– Ну-у… Ильич был болен, ни для кого не секрет. Хвати меня такой удар – тоже в чем хочешь засомневаюсь!

– Прости, Наум, но сказанное тобой – бестолковая чушь, – резко бросила Светлана. – Ленин – прежде всего политический деятель, он никогда бы не стал посылать съезду записок, навеянных болезненным недугом. Вспомните, вождь по болезни не присутствовал на многих партийных мероприятиях, но иногда выступал, к примеру, на четвертом Конгрессе Коминтерна, в ноябре двадцать второго – тогда его речь и мысли были ясны и вразумительны.

– Меня еще настораживает, что «Письмо» постарались сохранить в тайне от общества, – заметил Вихров.

– И правильно, – кивнула Светлана. – Для того, чтобы у таких, как наш Наум, не возникало дурных иллюзий об умственной несостоятельности вождя.

– Да не говорил я, что товарищ Ленин глуп! – возмутился Меллер.

– Успокойтесь, Наум, – мягко проговорила Решетилова. – Света лишь хотела сказать, что широкие массы могут не понять глубинного смысла ленинского послания.