Онлайн книга «Апостол, или Памяти Савла»
– Как приходят письма? – Три человека привозят. В очередь привозят. Письмо оставляют, ночуют, наутро ответ берут и уезжают. – А покой, стало быть, кончился? Руфим стал грызть ноготь на большом пальце. – Кончился покой в доме мастера, – горестно сказал он. – Как письма те пошли, так мастер заволновался. То мрачен, то смеется. – Над чем? – От радости смеется, адон капитан, – сказал Руфим нерадостно. – Спокойствие мой мастер потерял. – Зелоты в доме бывали? – Нет! Нет, адон! – Руфим всплеснул руками. – Пинхоры во все времена зелотов сторонились, это твердо знаю! О зелотах мастер говорил плохо. Говорил так: безмозглые убийцы. И еще много плохого про них говорил. Что дом Израиля разоряют, истребляют народ. Он бы зелота на порог не пустил. – А чему же радуется мастер? – Да как же мне его понять, адон? – беспомощно сказал мозгляк. – Вы же видите, адон, кто я есть, и кто он. И потом, место-то мое в доме какое? Не того я сословия, чтобы самого мастера Джусема спрашивать. – Так ведь и мастер твой невысокого сословия, – пренебрежительно сказал Севела. – Не кожевенник, верно. Не водонос… Но гончар – невысокое сословие. – А вот не скажите! – с обидой возразил парень. – Верно, по цеховому реестру Пинхоры гончары. Но фамилия их состоятельная. Мастер гончарное дело для одного удовольствия содержит. Он в этом деле художником слывет. Работает только на заказ, не партиями, штучно. Он рисует много. – Рисует? – удивился Севела. – И что же он рисует? – Орнаменты из растений, узоры рисует. Потом на посуду переносит. Его покойная жена научила. – Хорошо, Руфим, – Севела встал. – Корпусной тебя больше не тронет. Теперь не врешь, не крутишь. На той неделе выпустят тебя. – Отчего ж только на той неделе, адон? – жалобно спросил Руфим. – Я хочу тебя еще порасспросить. Потому побудешь в крепости пока. После выпустят. Ты вот еще что мне скажи. Законный он человек? Говорил ли дурное о романцах когда-нибудь? О Высоком Синедрионе дурное говорил? Мозгляк еле заметно усмехнулся. Потом тихо сказал: – Законнее его нет никого. Противоуказного ничего не делал. Людей своих на общественные работы посылал всякий раз, как Синедрион постановит. Я от дома Пинхоров на рытье канав трижды ходил, по месяцу. Законный человек. – А чего ты усмехнулся? – спросил Севела. – О чем подумал, а? – Мастер никогда романцев не порицал, – с мелким смешком сказал Руфим. – Но я так думаю, что для него все – как дети. Что романцы, что первосвященниковы люди, что горожане или деревенские – ему все едино. Он среди людей живет… А как будто в пустыне живет. И отец его такой же был, мне мой отец рассказывал. Он сам по себе, мой мастер. Он и Книгу перечитывает без почтения. Очень любит в Книге находить… Как сказать?.. Ну как сказать, адон? Когда в Бытии одно, а в Числах, скажем, уже совсем другое? – Противоречия? – Ага! То самое слово. Так и говорит: вот, мол, опять противоречие. Он про Провинцию так говорил: здесь разум спит. И вот еще я что вспомнил. Вы, адон, спросили, чему мастер радуется. Он однажды письмо получил, прочел и потом три дня веселый был. Я спрашиваю: что, мол, мастер, известие доброе получили? Он ответил: люди, говорит, появились, Руфим, новые люди. Ну как такое понять? – Хорошо, – сказал Севела и толкнул дверь. – Тебя покормят сейчас, я прикажу. Эй, там, кто-нибудь… …ввели, то Севела подумал: странный гончар. Выглядит, как чиновник или ритор, а на гончара не похож. Руки у арестованного были маленькие, чистые, не огрубевшие от воды и глины. И ничего от мастерового – ухоженная бородка, галабея из тонкой ткани, белый кефи и изящный витой браслет на левом запястье. Лицо арестованного сохраняло покой и готовность к невзгодам. Большие, карие, близко посаженые глаза, крючковатый нос, высокий морщинистый лоб и тонкий шрам на верхней губе. И ночь в крепости этого человека не напугала. – Я капитан Внутренней службы Севела Малук, – сказал Севела. – Вы арестованы по указу принсепса, божественного Тиберия. Указ гласит, что все вероучители, противоречащие Синедриону и уклоняющиеся от регистрации, подлежат преследованию и аресту. Указ «О сектах и сборищах» месяца ниссана, семьсот пятьдесят третьего года от основания Рима. Арестованный вежливо наклонил голову. – Во всем следую воле адона капитана, – сказал он. – Иди, – сказал Севела конвойному. – И пришли сюда стенографа. Почему до сих пор нет стенографа? – Сей миг будет, адон капитан, – сказал конвойный. – Видел его в писарской. Мимо конвойного в дверь поспешно протиснулся стенограф. – Живее! – недовольно сказал Севела. – Ты должен приходить раньше меня. – Прошу простить, адон капитан, – торопливо сказал смуглый писарь в темной, выпачканной воском тунике. Он сел за столик у двери и стал поспешно выкладывать из торбы папирусные листы, бутылочку с краской, коробец с песком. – Садитесь на скамью, мастер Джусем, – сказал Севела. И сам сел на жесткий стул. – Это допрос. Произнесите присягу. Знаете форму? – Да, адон. Джусем Пинхор из Ерошолойма, квартал Иаким, будет говорить открыто и верно. Послушен принсепсу, божественному Каю Юлию и народу Рима. – Сказано! – громко произнес Севела и хлопнул в ладони. – Сказано! – повторил писарь и сделал первую запись. – Присяга произнесена, мастер Джусем, – сказал Севела. – И сим заявляю, что я волен подвергнуть вас пытке, если ваши слова не вызовут у меня доверия. Лишнего не говорите, на вопросы отвечайте просто. Вызывались ли вы когда-нибудь для допросов? – Никогда прежде на допросах не отвечал. – Числитесь ли в реестре горожан Ерошолойма, живете ли в городе более десяти лет? – Числюсь в реестре от рождения. Всегда жил в Ерошолойме, за вычетом того времени, когда отъезжал для обучения. – Где обучались и чему? – Год жил в Александрии, обучался там полемике и демагогии в школе ритора Еноха. Еще изучал там язык иеваним и лацийский. – Бывали в метрополии? – Нет. – Мастерской владеете по наследству? – Мастерская и дом отошли от отца. – Братья или сестры есть у вас? – Я единственный сын. – Что за семья у вас? – Я вдов, тому восьмой год. Брак был бездетным. – Отчего не дали развод жене? – Не хотел другой жены, адон. Потому развода не дал. – Честно ли следуете Книге? Порицал ли вас когда-либо кохен вашего квартала? |