Онлайн книга «Апостол, или Памяти Савла»
– Что же мне искать? – Говори с ним! Говори с ним много, говори пылко. Слушай его внимательно, но и возражай чаще. Пусть он скажет как можно больше, а ты увлекись тем, что он скажет. И как бы он осторожен ни был, он выдаст подлинную причину приверженности галилеянам. – Он совсем не осторожен, – заметил Севела. – И превосходно! Пусть он ничего не скрывает, мастер Джусем из квартала Иаким! Пусть гончар больше говорит, пусть пересказывает учение галилеян, пусть восхищается им, пусть… * * * Он нажал кнопку, и за дверью раздалась резкая трель. Открыли не скоро. Он постоял на лестничной клетке, хотел позвонить еще раз. Почему-то постеснялся, решил ждать. Наконец послышались еле слышные шаги, четко щелкнул замок, дверь открыли. – Софья Георгиевна? – сказал он. – Добрый вечер. Я Михаил Дорохов, друг Сени Пряжникова. – Проходите, Михаил, добрый вечер, – ответила стройная пожилая дама. – Вот тапочки. Дорохов вошел и оказался в просторной прихожей с застекленными двустворчатыми дверьми. – Пойдемте в кабинет, – сказала Курганова. Она выглядела моложаво и строго. Чопорно. Все в ней было аккуратно – седая прическа, белая блузка с бантом, темная юбка и тонкая шаль на прямых плечах. Он заметил несколько рамок с фотографиями – на стенах, на полках, на антрацитовой крышке рояля. В одном из фотопортретов вроде бы угадался профиль Пастернака. Пол из крупного паркета, «елочкой», белые вазы. На треугольном с закругленными краями журнальном столике из золотистого дерева лежал номер «Дружбы народов». Торшер на высокой стойке накрывал овалом света два одинаковых низких кресла, покрытых желтоватой пушистой овчиной, стол, обтянутый темно-зеленым сукном, бювар, письменный прибор из малахита и лампу с эбонитовым основанием. – Садитесь, Михаил, в это кресло, – сказала Курганова. – Я принесу чай. Вы курите? – А вы? Она чуть приподняла брови. – Нет, не курю. – Тогда я воздержусь, – сказал Дорохов. – Потерплю. У вас некурящий дом, так и я не стану. – О! – насмешливо сказала Курганова. – «Так и я не стану»… Любите русскую классику? Дорохов смутился. – Курите, курите, – добродушно велела Курганова и поставила на столик круглую керамическую пепельницу. – У меня, как вы выражаетесь, «курящий» дом. Сама не курю, но гостям разрешаю. Она вышла, а Дорохов сел в кресло, положил руки на колени и стал разглядывать книжные корешки. Скоро Курганова принесла поднос. – Расскажите о вашей книге, Михаил. Дорохов набрал в грудь воздуха. – Я даже не знаю, с чего начать, Софья Георгиевна. Я написал… Это не исторический роман, нет. Это стилизация, в определенном смысле. Я, как бы это сказать, попробовал проинтерпретировать общеизвестные события… – Вы прежде печатались? – мягко перебила Курганова. – Нет. То есть да. Давно. Короткая повесть, в «Юности», в апреле восемьдесят третьего. – А как вы попали в «Юность»? – Через Сеню. То есть через Сениного друга. Артем Белов, он тогда учился на филфаке. Мы познакомились с Тёмой у Сени. А Тёма потом познакомил меня с редактором из «Юности», Володей Салимоном. Нет, не редактором… Он работал в отделе писем. – А после не публиковались? – Нет. – И попыток таких не делали? – Софья Георгиевна, я ведь не так давно закончил институт. Потом аспирантура, защита. С восемьдесят пятого года я ничего не писал. А что писал до восемьдесят пятого – слабо. Я сам понимаю. – Вы пейте чай, Михаил, остывает. Дорохов бережно взял тонкостенную чашечку и сделал маленький глоток. – Вы позволите? – спросил он, кивнув на пепельницу. – Я же вам уже сказала. Курите. Он достал пачку «Честерфилда». Вчера купил у гардеробщика в «Арбате» пачку. Нельзя же было, право, идти к Кургановой с «Дымком» или «Казбеком». Наивно это, конечно, какое дело пожилой даме до его сигарет? Но он волновался, даже джинсы не стал надевать, выгладил брюки, постирал и высушил на батарее серый пуловер. – Скажите, Михаил, а какую литературу вы любите? – Казакова, Нагибина… Трифонова. Больше всего – Трифонова. Курганова благосклонно кивнула. – А Платонов? – Тяжело, – признался Дорохов. – Как-то… вязко. – Да, – она опять кивнула. – Полюбите позже. Достоевский? – Боже упаси! – честно сказал Дорохов. – И это придет позже… А еще? – Виноградов, – ответил он с некоторым вызовом. – Тарле, Тынянов… Гоголь! Ничего нет лучше! – Он у меня, Михаил, на втором месте после Достоевского. Знаете, у меня такой есть тест своеобразный. Если человек любит Гоголя – значит, способен ценить стиль. А если читает Достоевского – значит, думает о Боге. Но это так, к слову. Принесли книгу? – Книгу? – Вашу книгу. – Да, конечно! Она в сумке. Там, в прихожей. – Надеюсь, вы мне ее оставите? – Так я, собственно, за этим… Если бы вы нашли время… – пробормотал Дорохов. И добавил лицемерно: – Для меня очень полезно было бы ваше мнение. – Бросьте, – хозяйка поморщилась. – Вам не мнение мое нужно, вам помощь моя нужна. Сеня за вас просил. Я дружила с его мамой, покойной Мариной Васильевной. И Семена знаю с самого рождения, и с Петром, его отцом, дружу уж больше тридцати лет. Сеня утверждает, что вы написали хорошую книгу. Мы с Мариной прочили его в литинститут или на филологический. Сеня в литературе толк знает… Я прочту, а после поговорим. Ничего не обещаю, книгу прочту. Остальное зависит от текста. – Да-да, я понимаю, – поспешно сказал Дорохов. – Спасибо, что нашли для меня время. – Времени у меня достаточно. А зачем вы пишете? Хотите литературной карьеры? Дорохов замялся. – Давайте начистоту, – сказала Курганова и испытующе посмотрела на Дорохова. – Сеня сказал, вы работаете в НИИ. К чему вам писательство? – Софья Георгиевна, на такой вопрос ответить непросто. – А вы попробуйте, – подбодрила Курганова. – Извольте, – он провел рукой по волосам, нахмурился и заговорил: – У меня есть старинная пишущая машинка «Мерседес-прима». Я живу на Полянке, большая комната, вход отдельный, с «черной» лестницы. Я ненавижу эту жизнь, которая вокруг. Я вечером сажусь за машинку, закуриваю. Сочиняю историю про парня моего возраста. Он жил почти две тысячи лет назад, а думал о жизни так же, как я думаю. Вот и все. И он выдохнул. |