Онлайн книга «Доктор Ф. и другие»
— Чую, тута они были, — пробасил Афанасий. — Тильки-тильки. — Что-то жгли, — сказал Гюнтер. — Тут где-то должны быть факелы. — Ой, вот он! — вскрикнула Любаня Кумова. — Еще горячий – плечо обожгла! — Надо зажечь, — произнес Орест Северьянович. — Эх, как же мы так опростоволосились! Без спичек! Афоня, голубчик, ты же у нас умелец! Что-нибудь сможешь сотворить? — Ежели тильки пальцем искрэ дать… — Давай, голубчик, давай свою искрэ. Отблагодарю! И в приказе отмечу! — Ну, коли у приказе… Ща мы ее… Як сказау Господь, да будит свит!.. Что-то сухо затрещало, и, хотя свет не проникал туда, где мы сейчас были, но по всеобщему возгласу ликования можно было понять, что очередное, в сущности нехитрое чудо Афанасию вполне удалось. — Ну, ты у нас, Афоня!.. — возрадовался Орест Северьянович. — Ты у нас!.. Просто и слов-то нет! — Былу б що робить… — скромно отозвался Афанасий. — У приказе тильки, товарищ енерал, не запамятуйте, як обещали. Щоб по хворме, за нумером… — М-да, — проговорил Гюнтер, — впечатляет… А что, Афанасий… простите, не знаю как по отчеству… что бы вам с нами не поработать. В обиде, право, не останетесь, мы настоящие таланты умеем ценить. — А нам – що… — начал было Афанасий. — Мы – як начальство… Коли вот товарищ енерал… Но "дядя" вмиг его одернул: — Ты мне тут поговори, поговори!.. А вам, полковник, стыдно должно быть! Еще и кадры у меня будете сманивать! Привыкли, понимаешь, всегда на готовеньком! Нет чтобы самим вырастить!.. У нас он тоже, между прочим, не в обиде, — верно я, Афоня, говорю? — Да що уж там, товарищ енерал, — отозвался Афанасий (без особого, впрочем, энтузиазма). — Якие обиды. Вы ж мне – як ридный тата… — Ладно, ладно, — не сдавался Гюнтер, — в свое время еще вернемся к этому разговору. — А не к чему тут и возвращаться! — сказал "дядя" запальчиво. — Вы мне это прекратите! Всё! Тема исчерпана!.. Стыдно, повторяю, полковник!.. Их перебранку оборвала Любаня Кумова, воскликнувшая вдруг: — Ой, гляньте-ка, туфельки!.. Новенькие совсем!.. Это Елизаветы Васильевны, точно!.. Ох ты! Маде ин Италия! Мне б такие! Баксов триста, небось, из бутика… И чего бросила? Лично я б – ни за что!.. За сим последовал голос Гюнтера: — Ну-ка, ну-ка… Посмотрите внимательнее, Готлиб. Что на это скажете? — Совсем теплые. Только что сняла. — Да, да, именно! Они тут где-то, рядом. Может быть, спрятались? — Похоже… — согласился с ними Орест Северьянович. И пропел так, что медовее даже от него я никогда прежде не слышал: – Лизанька, дружочек мой! Ты же рядышком!.. Где ты, голубчик, отзовись!.. Держа Лизу на руках, я теперь стоял недвижно, чтобы не выдать себя, но, как это ни странно, их голоса с каждым мигом отдалялись, словно мы от них уплывали куда-то, как на лодке по реке, в этом неясном сиянии, нисколько не высвечивающем путь. — …Что за елки-палки! — уже совсем издали слышался голос Ореста Северьяновича. — Никакой дыры! — Глухо! Ни щелочки! — подтвердила Любаня. — Как же они смылись-то? Право, мне об этом тоже хотелось бы кого-нибудь спросить. — Афоня, голубчик… — слабо дребезжал Орест Северьянович, все более отдаляясь. — Напрягись! Может, хоть ты их чуешь, дружок? И эхом из невесть какой потерянной дали – меркнущий бас Афанасия: — Ничого нэ чую!.. Товарищ енерал!.. И уже ничего не разобрать. Всё. Развеялись, пропали. Не было более их. А что вообще было? Этот странный свет, не высвечивающий предметы. Свет и движение. Что-то плескалось по обе стороны от нас. Под нами, кажется, текла полноводная река. Уж не самое ли Время было ей имя? И если так – то в какую сторону мы плыли? вперед? назад?.. …Вот всплеск чьего-то весла – и вдруг огромная тень обозначилась на фоне этого свечения. Тень двигалась нам навстречу и проплыла совсем рядом. То была тень большой лодки с загнутым кверху носом и тень кого-то огромного, с веслом в руках, величественно стоявшего в ней. Он еще раз неторопливо колыхнул веслом, и его лодка неспешно проплыла мимо нас. Значит, вот он каков, оказывается, мрачный перевозчик Харон! Пока что он был в одиночестве. В таком случае, по чью душу он плыл на своей неторопливой, но всегда поспевающей к месту ладье?.. Издали, с берега (стало быть, все-таки у этой реки где-то имелись берега) донесся вой, и там образовалась еще одна тень – с человеческим торсом, но с пёсьей головой и острыми торчащими ушами. Кого он звал этим воем в свое вечное царство, бог-шакал Анубис? — ибо то, без сомнения, был именно он, великий Инпу-Анубис, повелитель стороны Запада. Птичий клекот: "Квирл, квирл!" — был ему ответом. С ним перекликалась другая тень: торс тоже человеческий, но голова птичья, с длинным крючковатым клювом. Над чем насмехаешься ты, священный ибис, великий Джехути, бог Тот? — — Бог Тот, сын великой богини Маат, бог луны, бог мудрости, письма, чисел и тайны. — Джехути-Тот, повелевающий всеми языками, и людской жизнью, ибо ты ведешь исчисление нашим дням. — Бог Тот, полночный Атон, разделивший время на месяцы и годы. — Бог Тот, везир богов, писец "Книги мертвых", стоящий одесную самого Озириса на его последнем суде. — Гермес Триждывеликий, провожатый к последнему пристанищу, чья мудрость окутана тайной, а тайна – мудростью; покровитель жаждущих знания, извечный, как сокровенные тайны бытия, как самое время. — Священный Ибис – Джехути – Тот, ведающий всеми Великими Тайнами стороны Востока… — над чем и над кем, уж не над нами ли, гонимыми одною из твоих Великих Тайн и заплывшими невесть куда, сейчас насмехаешься ты оттуда, со своего далекого, никому из живых не ведомого берега?.. А на другом берегу – что там?.. — Костры горят… — словно услышав мой мысленный вопрос, сказала Лиза. И теснее прижалась ко мне. — Боже! В них, кажется, люди!.. Там жгут людей!.. …Метались языки огня, и за всполохами корчились человеческие тени. — Кто это делает? — прошептала Лиза. — Люди. Разумеется, тоже люди. Никому иному подобное просто не взбредет в голову. Чей это голос прозвучал? Мне не примерещилось – явно, мы оба его услышали. Голос был спокойный и грустный. Лиза, вздрогнув, спросила: — Кто это? — Вас интересует, кто там горит на кострах? — так же грустно отозвался Голос. — Ах, это бедняги катары. Все их грехи, разумеется, абсолютно мнимы. В действительности, они курицу, и ту, право же, зарезать не могли. Но – увы! — они владели некоей Великой Тайной, а такие тайны, как вам, должно быть, известно, губительны… Да не смотрели бы вовсе вы лучше в ту сторону, а то, не приведи Господь, увидите расправу над Тамплиерами – зрелище, скажу вам, в чем-то, пожалуй еще и пострашнее. Или Варфоломеевскую ночь. Или нашу Гражданскую, которой я, поскольку слишком долго живу, был свидетелем воочию… — Я машинально отвернулся от того берега, и теперь ощущал только багровые отсветы пламени и метание теней у себя за спиной. — К слову сказать, — продолжал Голос, — у тех, кто все это вытворял, у многих из них, имелись или потом родились дети. Дети палачей и убийц! А поскольку людские судьбы переплетены, как нити в одном узле, то много ли мы найдем рядом с собой таких, в ком не протекает хотя бы одной струйкой эта смрадная кровь? И мы еще в силах удивляться, когда слышим иной раз, что наш мир несет некую чревоточину, некое проклятье, если угодно! Вы уже, очевидно, удостоверились, что было кому, было кого и было за что проклинать. |