Вайпер картинно откидывает челку, отчего становится похож на
строптивую породистую лошадь. Сейчас мне он кажется не лучше моей мамы. Они оба
подсели на нравоучения. И они слишком боятся глупо выглядеть. Мне нестерпимо хочется
вывести его из себя. Так чтоб он взбесился. Чтоб перестал быть умником хоть на
минуту. За нос схватить? Не получится, он верткий, а я медлительная. А если
улучить момент, когда он задумается? Надо попробовать.
– Ты что это задумала? – моментально спохватывается
подозрительный Вайпер.
Ну и не больно‑таки хотелось. У него кожа на носу
блестит. Все равно бы выскользнул.
– Вайпер, а если я тебя цапну за нос, что будет? Минута
гробового молчания. Но глаза у Вайпера заметно вытаращилась. Он на всякий пожарный
случай небрежной взвинченной походкой отступает, а я следую за ним.
– Стасечка, так нельзя!
Он испугался! Я преследую его шаг в шаг и пристально
всматриваюсь в блестящий вайперовский шнобель. Который стал еще более
бликующим.
– Вайпер, тебе что, жалко? Ну один разик? Я просто
сделаю вот так, – показываю двумя пальцами что именно его ожидает.
– Вот дура какая. И что на тебя нашло? Загнанный в
угол, Вайпер беспомощно озирается по сторонам. Он прекрасно понимает, что
убежать можно, только отодвинув меня в сторону. А прикасаться к такой опасной
особое ему страшно. От безысходности у него просыпается чувство юмора.
– А больше ни за что потрогать не хочешь? – Он
начинает расстегивать молнию на брюках.
Я с диким воплем отскакиваю.
– Жадина‑говядина, пустая шоколадина! Нос ему
жалко, а за пиписку – держись кому не лень. Я такого от тебя не ожидала!
Вайперу смешно. Больше всего ему нравится, что он съюморил и
я это оценила. Так родилась новая шутка, понятная только нам двоим. Легкая
пантомима. Я слегка прикасаюсь двумя пальцами к носу, а Вайпер в ответ
хватается за молнию. Мы смеемся, а остальные не понимают почему. Здорово.
Теперь Вайпер находится в полном согласии с миром и с собой.
Теперь его снова потянуло на болтовню. Я пытаюсь остановить его словоблудие
вопросом:
– Вайпер, а твои родичи тебя любят?
Ему грустно. Но какая‑то ехидная искра сверкает в
глазах:
– Очень. Души во мне не чают. Я им такие истерики
закатываю. Они считают меня жутко ранимым и говорят, что все гении очень
сложные натуры.
Если честно, америкосовское эмо к нам никаким боком. У нас
все гораздо сложнее. Вот возьми, к примеру, наших родичей. Они в юности тоже
выеживались. Америке не снилось что происходило при совке. Бесконечные стада
запуганных серых мышей. И огромный кот с кувалдой.
– Образно мыслишь, – замечаю я, уверенная, что
Вайпер надеется на такие слова.
– А то. При совке быть собой было опасно. Значит, наши
предки круче нас. Ты вообще хоть иногда о чем‑то серьезном задумывалась?
– О тебе. Кличку Вайпер ты сам придумал или кто
подсказал? Эмо Вайперами не бывают.
Вайпер обозлился не на шутку и говорит, что я фальшивая эмо.
Я в ответ обозвала его занудой, расстроилась и ушла. Ну его к лешему.
* * *
Я еще несколько раз видела Кирилла в школе. Все в том же
костюме, а может, и в другом, но очень похожем. Он ровно и доброжелательно
общался со всеми, кому было охота общаться. Со мной тоже здоровался. Один раз
попросил карандаш. И еще было – спросил, почему я Стася. Я нахамила от неожиданности.
Сказала, что не его ума дело. Что я вообще‑то мальчик. Только
переделанный в девочку.
– Я так и подумал, – ответил Кирилл. – Только
не стоит пользоваться этой тушью. У тебя все время крошки под глазами.
Гад он и не лечится. Будто я сама не в курсе, что тушь
говно. Я не виновата, что в магазине она продавалась как жутко фирменная.
На следующей перемене пошла в туалет и отмыла ресницы. И
сделала вид, что не заметила его довольной улыбки.
И вообще, Кирилл просто нереальный какой‑то. Сидит на
уроке и немигающими глазами смотрит на учителя, который ответно пытается
обращаться именно к нему. Учителя, кто послабонервнее, поначалу жутко
нервничали от такого внимания к своим лекциям.
– У тебя взгляд как у игуаны, – пусть считает это
комплиментом.
– А у тебя как у шкодного ангела, – парировал
Кирилл.
Я не нашлась что ответить. Можно было бы проехаться насчет
его профиля. Но съехидничать не получилось. Профиль у него был что надо. Я
успела присмотреться. Нормальный профиль. С хорошим подбородком, и нос на
месте. И прыщей нет. Что б такое остроумное придумать в следующий раз?
Ирка на каждой перемене пыталась обратить на себя внимание.
Все с вопросами глупыми приставала к Кириллу. Но удостаивалась ровного, почти
безразличного «да» или «нет» по ситуации. Гарик сердито поглядывал на эти
ужимки и прыжки и грозился набить Кириллу морду.
– Бледный он какой‑то. Может, и правда
наркот? – с надеждой в голосе предположил Гарик.
– Нет, – уверенно откликнулся Серега
Степанов. – Я вместе с ним в зале тренируюсь. Поверь, ни один наркот
тренировку не выстоит.
– Он что, боксом занимается?
– А то. Зашел бы, посмотрел, – ехидно предложил
Серега, намекая на желание Гарика бить морды.
– А почему у тебя рожа красная, а он – бледный как
покойник, – парировал наблюдательный Гарик.
– И вовсе не красная. У меня нормальный здоровый
румянец, – заметно обиделся Серега.
Серега небольшого роста, но коренастый и с непомерно
длинными руками. Тренер мечтает вырастить из него чемпиона мира. Быть может, и
получится. Серега очень упорный. Один раз в клубе, пока всех не отметелил, не
успокоился.
– Стася, твоя маман вчера заходила к моей. Мне
становится плохо до тошноты.
– И что, – дрожащим голосом спросила я.
– А то, – теперь у Сереги действительно красная
рожа, – они там шушукались, но я кое‑что слышал. Вроде как на
пятнадцатое тебя записали.
Мне не стоит уточнять, что это значит. Мать Серета‑с
ги – гинеколог. И нет сомнений в том, что недавняя угроза
загнать меня к врачу теперь стала реальной. Мама по наущению подруг или после
просмотра сериала решила, что такие как я непременно ведут беспорядочную
половую жизнь. И сама хочет в этом убедиться. В том смысле, что растрезвонить
всем про дочку, которая блядь. Хотя все эти манипуляции прикрываются заботой о
моем здоровье.
