При чем здесь котлы, я не поняла, но приготовилась слушать
дальше не перебивая.
– Когда они начали меня контролировать, то пришлось
несколько затаиться. Тогда я стал много читать и анализировать. И твердо решил,
что мне требуется свое собственное мировоззрение.
– Круто! А оригинально‑то как! Так многие думают.
– Сомнительный комплимент. Ты вот что мне скажи – ты
что сейчас слушаешь?
– Тебя, – удивилась я.
– Я не «что». Я «кто».
Наверное, он ожидает услышать от меня, какую музыку я
предпочитаю. Скажи, что ты слушаешь, и я скажу, кто ты. Ха!
– Эдит Пиаф и немного Меркури, – честное слово,
их, и только их.
Не исключено, что завтра стану слушать кого‑то
другого. У меня куча музыки на любой случай и настроение.
Кириллу мой ответ показался более чем странным. Он даже
приоткрыл глаза, чтоб повнимательнее посмотреть на обладательницу таких
записей.
Хорошо, что он не догадался спросить, какую группу я слушала
вчера. Таня Буланова вряд ли произвела бы на него такое впечатление. Я каждый
день подбираю музыку под настроение, а если настроение неопределенное, то под
погоду. Так некоторые эмо цепляют значки, чтоб окружающий мир узнал, как у них
дела. Правда, если настроение швах, то значок веселый, чтоб это настроение
поднять. Такой принцип поддержки. Хотя можно, не утруждаясь, приколоть призыв
познакомиться. Или наоборот, мол, у меня уже есть любимый. Хотя я не очень
понимаю смысл надписи: «свободен». Не то тебя только что послали, не то ты
одинок и ждешь встречи.
Кирилл театрально откашлялся, таким образом стараясь
привлечь мое внимание. О чем мы с ним говорили? Вроде как про музыку. Вечно я
отвлекаюсь.
– А ты что слушаешь?
– Ты будешь смеяться, но – ничего. Хотя против Меркури ничего
не имею. Да и Пиаф стоит того, чтоб изредка подкачаться эмоциями.
– Вот и славно! Трам‑пам‑пам.
Решив не останавливаться на достигнутом, я спела песенку про
бабочку, которая крылышками «бяк‑бяк‑бяк». Не выдержав, Кирилл
рассмеялся. Я посчитала это не только хорошим признаком, но и своей маленькой
победой. Он действительно анти‑эмо, во всяком случае, в отношении
проявления радости. Ничего, он еще меня плохо знает. Как‑нибудь под
настроение я изображу ему букву «Ж». От такого зрелища он не сможет не рассмеяться.
Знаете, если расставить ноги, немного присесть, а потом руки в стороны и
согнуть их в локтях – получается именно «Ж», а потом надо проскакать боком по
комнате туда и обратно. Такая бодрая буква получается, правда, почему именно
«Ж», я сама не знаю.
Кирилл снова задумался. А потом попросил снова показать мои
рисунки. Я теперь всегда ношу их с собой в самостоятельно пошитой холщовой
сумке, чтоб мама чего не вытворила.
– Я уверен, что тебе просто необходимо учиться на
художника. Давай я покажу своему другу. Он в этой теме рубит.
Зачем отказываться от минутной славы? Я согласилась. Мне не
жалко.
Мы установили штатив, Кирилл снимал, а я переставляла на
стуле листы с рисунками.
– Света не хватает.
– А что тебе больше всего понравилось? – пристала
я.
Кирилл просмотрел работы и крепко задумался:
– Да, пожалуй, вот это. Про поход к гинекологу.
– Это потому, что ты там ни разу не был! –
обрадовалась я. – А еще?
– Про меня. Там, где я тебя спасаю. Экспрессивно
получилось. И я такой героический. Я вообще жутко скромный, – счел нужным
уточнить он.
Это уж точно. Такой скромный – с пьедестала не слезает. Так
и сидит на нем, словно увековеченный символ неподражаемой скромности.
– А ты потом кем хочешь стать? Ну, в смысле работы.
– Ландшафтным дизайнером, – после некоторых
раздумий призналась я.
Мне кажется, у меня получится. Кроме того, я хочу объездить
весь мир, а эти самые садовые модельеры наверняка сначала много путешествуют по
всяким дворцовым паркам. Чтоб было откуда слизывать самые красивые планировки. Я
вообще люблю все живое, цветы, деревья. Без них нельзя прожить. Хотя в пустыне
и городе без них как‑то обходятся. Но я в пустыне работать не собираюсь.
А в городе шансов на озеленение еще меньше, чем в пустыне.
Кирилл выслушал меня и заволновался:
– Обалдеть. Упасть и не встать. Держите меня четверо,
как выражаются твои подружки, – старания Кирилла изобразить крайнюю
степень изумления получились не очень убедительно.
– Враки. Мои подружки выражаются гораздо образнее. И
что тебя так поразило?
– Даже не знаю как тебе сказать. Я, видишь ли,
обязательно поступлю на архитектора. Я сам так решил. Так что не исключено, что
мы сможем создавать законченные шедевры загородных нескромных усадеб. Если ты
не против совместной трудовой деятельности, то тебе придется снова ходить в
школу, – жизнерадостно заявил он. – Если соберешься поступать в
институт, нужен нормальный аттестат. И не кривись, теперь я стану тебе
помогать.
Какое вопиющее самодовольство! Я что, дура, что ли? Он
решил, что я полная дура? Сам такой!
– Ты что, считаешь меня дурой?
– Не стоит так волноваться. Я понимаю – ты здорово
отстала, но все поправимо.
Нет, это неслыханная наглость! Он думает, у меня в голове
вакуум. Щас, размечтался. Я ему еще покажу, как у меня с учебой. Но хвастать
заранее не буду.
– Давай лучше про тебя поговорим. Ты сказал, что
придумал собственную философию. Так в чем суть?
– Суть? Кажется, никакой. Просто мои родители, да и
друзья в том числе, считают главным не жить, а играть. Когда на меня предки
наехали с воспитательным приступом, я решил показать им, как надо играть. Чтоб
со стороны на себя посмотрели. Говорят «слушайся» – я так прилежно выполняю их
требование, что у них пот холодный и мурашки по коже. Просто само послушание.
Они чуть не свихнулись. А мне понравилось. Я с той поры ни разу не был
раздражительным, я – сама любезность и вежливость. Ко мне вообще невозможно
придраться. Но они чувствуют, что я над ними смеюсь. Молча. Соглашаюсь, но чаще
поступаю как считаю нужным.
Такая вот ботва. Теперь понятно, почему сбесились его родители.
