Эмочки Алиска, Ляля и Оля приняли активное участие в
подготовке праздника. Оля раздобыла клоунские костюмы, включая рыжие парики и
круглые шарики носов. Алиска нарядилась в километр прозрачной ткани, которая
изображала юбку. Ткань оказалась банальной белой сеткой от комаров, которую все
прикнопливают на форточки и балконные двери. Лицо она разрисовала как у куклы,
приклеила ресницы, балетки с пришитыми помпончиками неплохо гармонировали с
полосатыми гольфами.
Ляля не удержалась и вырядилась женщиной‑кошкой. Что
сразу понравилось всем детишкам. Которые визжали и постоянно дергали ее за
хвост. Пока он не оторвался. Тогда девочка, у которой этот глупый хвост
очутился в руке, расплакалась. Она отбросили толстую мохнатую веревку от себя,
словно та была живая.
– Фокус‑покус, – находчивый клоун срочно
прицепил Кошкин хвост на прежнее место при помощи большой булавки. Как пить
дать – это был Сурикат.
Малышня развеселилась, даже плачущая девочка рассмеялась.
Надо же, как просто. Все поверили и решили, что так и надо. Девочке дали снова
подергать за хвост, и после недолгих уговоров она смело рванула Лялю за хвост,
едва не оставив ее с голой попой. Сурикат повалился на землю, дрыгая ногами.
Мне доверили контроль за текстом. Который был четко расписан
по репликам. Между ними теснились карандашные заметки, понятные только тому,
кто их написал. А этот кто‑то находился черт знает где, но только не тут.
По сценарию Сурикату было положено кидать дротики в надувные
шарики, постоянно промахиваясь и попадая в накладную задницу Танго. Но эта
подлая поролоновая подушка свалилась при надевании, и Танго легкомысленно ее
«забыл».
Но сценарий есть сценарий.
Когда Танго кривлялся, якобы мешая Сурикату попасть в
мишень, случилось ужасное. Дротик полетел в нужном направлении. А потом
раздался рев смертельно раненного медведя. Детишки буквально визжали от
восторга. Пока Танго гнался за Сурикатом, Ляля, которая кошка, не растерялась и
подставила ему ножку, отчего получилась куча‑мала. Изнутри которой
раздавались такие слова, которых деткам знать не положено.
Алиска вместе с ребятней спела милую глупую песенку, которую
дети выучили загодя на уроках музыки. У Алиски голос – как у ангела. Родители
просто расчувствовались от умиления. Знали бы они, какие слова порой вылетают
из этого чудесного ротика.
А так все совсем неплохо прошло. Даже странно, но все были
довольны. Хотя от изначального текста не осталось почти ничего.
– Ах ты, коварный злодей! – театрально размахивая
руками, голосил Сурикат. – Ты вчера прокрался ко мне домой в замок и
покрал все жувачки! Дети, что надо делать с жадинами‑говядинами?
– Убивать! – Родители малость охренели от такой
кровожадности.
– Поставьте его в угол, – мстительно пропищал
несчастный детеныш.
– По попе! Антонина Ивановна! Я правильно
говорю? – Антонина Ивановна сделала вид, что не понимает, о чем речь.
Сурикат незамедлительно последовал совету. Последовал замах
ноги, обутой в нелепые огромные ботинки ярко‑желтого цвета. Поджопника не
получалось, потому что клоун путался в просторных штанах и хронически валился
на землю. Малыши верещали, выражая радость. А Танго почему‑то пустился в
какой‑то неистовый краковяк.
Самый пик веселья пришелся на похищение Алиской парика
Суриката. Который и без искусственных волос показался всем присутствующим сущим
клоуном.
Напоследок вся четверка скооперировалась и сбацала танец
маленьких кошмарных лебедей. У Алиски лопнула нитка, скрепляющая ткань слоеной
юбки. Танго срочно изобразил пажа при королеве и замотал Алиску в сетку, как в
кокон. Который они с Сурикатом взвалили себе на плечи и утащили в помещение
детсада. Шествие завершала наглая изящная кошка. С хвостом на булавке.
– Я не понял, что мы делали, но теперь я твердо решил
поступать в цирковое, – потный Сурикат с размазанной по лицу краской
казался допотопным демоном разнузданного веселья.
– Вот это правильно. Это просто здорово. Кстати, нас
уже пригласили на другой утренник. Капусты нашинкуем. Сколько нам отвалили? Да
мы теперь богачи, Сурикатыч! Я тебя люблю!
– Пошел ты, поганый извращенец. Нечего тискаться, а то
девчонки про нас черт знает что подумают.
– Все‑таки надо написать свой сценарий. Чтоб
добро побеждало зло. Чтоб почти спектакль!
– Ляля, они не театр, они клоунов приглашают. Им нужен
шум, гам и балаган. А это мы и без репетиций умеем. Хотя песенный репертуар
можно расширить. Сурикат, как мыслишь, песенку про голубой вагон осилим?
– В жопу!
* * *
Танго явно неравнодушен к Оле. Сурикат вне всяких сомнений
впечатлен Лялей. Алиска смотрит на всех как‑то по‑взрослому
снисходительно. А вот Оля какая‑то потерянная. Словно воробушек морозной
ночью. Наверняка что‑то случилось.
– У тебя неприятности?
Вместо ответа бессильно поднятые плечи. Быть может, все‑таки
удастся расспросить? Или досужее любопытство в данном случае неуместно?
– Если захочешь поговорить, то я не против. Наверняка в
глазах Оли я взрослая, почти тетка, которой не понять ее проблем. На сколько она
меня младше, на пару лет? Мне в ее возрасте выпускники школы казались
самодовольными замшелыми динозаврами.
– Оля, прикинь, когда мне было столько, сколько тебе, я
никак не могла въехать, почему я творю столько глупостей, после которых иногда
от стыда вешаться охота.
– И что, теперь поняла? – В голосе сквозит вызов.
– Ага, – теперь положено сделать равнодушную
долгую паузу, словно задумалась о чем‑то постороннем, не имеющем
отношения к поднятой теме.
– И что ты поняла? – не выдерживает Оля.
– А? – словно очнувшись, спохватываюсь я. –
А, ты про это. Надо все пробовать. Все – без разбору. Иначе не понять, что мое,
а что – нет. Бывает, скажешь, как в лужу пукнешь, а потом стыдно. Или обидишь
кого‑нибудь, а потом ночь не спишь.
Я явно говорила что‑то не то. Во всяком случае, Олю
мои банальности не вдохновляли. Попробуем подойти с другой стороны:
– А однажды я по уши втрескалась в одного придурка,
которому цена рубь за пучок в базарный день.
– И что? – Судя по горящим глазам, я нечаянно
попала в точку.
– Так переживала, мучилась. Точнее, это он меня мучил.
Надеялся потрахаться по‑легкому.
– Это как?
