Онлайн книга «Иллюзия отражения»
|
– Если что – подкачу. Я подозвал местного серва, дал ему денег и поручил отослать девчушке мороженое. С ликером. Ибо уговор – дороже денег. И только потом обратился к монитору. Меня ждал сюрприз. Номер триста двенадцать в отеле «Саратона» вот уже неделю снимала Даша Бартенева. Этот сюрприз был не единственным. – Дрон! И ты здесь? – услышал я знакомый голос, оглянулся: Фредди Вернер. Он был пьян, как сапожное шило. На лице его брезжила улыбка усталости, а глаза – сияли: так бывает от принятой колоссальной дозы алкоголя, когда весь мир проясняется до полной пустоты и прозрачности. – Пришел побродить по вехам иллюзий? Побыть до рассвета призраком? – спросил он. – Да нет, случаем. – Выпьешь со мной? Бродить в мире чужих грез и фантазий я не умею. А этот мир мне опостылел. Как и большинству находящихся здесь. Что будешь пить? – Чай. Фредди поморщился: – Чай. Звучит как приговор. Моему состоянию. Дрон, тебе не хотелось никогда забрезжить, вот как я теперь – чтобы мир был прост и пуст? Что я мог на это ответить германцу? Что там, где он брезжит, я даже не заблужусь? – Я знаю, о чем ты думаешь, Дрон. О том, что я – сломался. Но это не так. Чтобы сломаться, нужно стоять прямо и твердо. А я – как вода. Вода может быть инеем, а может и – ручьем. Может океаном, а может – глыбой прозрачного арктического льда. Ты знаешь... Я порой завидую Гретте... И Сен-Клеру... И всем, кто ушел из этого мира. Ибо – кто я сейчас? Никто и ничто. И стану никем. А ведь есть на этом затерянном острове люди, что смотрят на мир с той стороны стекла... Это они сочиняют жутковатые сказки, в которых дети теряются, как взрослые, а взрослые пропадают, как дети... Ты не думал об этом? Вернер кивнул своим мыслям, присел к светящемуся экрану монитора, произнес тихо: – Ты сегодня сух и рационален, как лист пергамента. А я еще полетаю. На экране горели языки пламени, а тьма была столь непроглядной, что даже мерцающие звезды не могли ее рассеять... И среди этого мрака летела птица, белая и легкая, как пена ушедшей волны. Глава 49
Через минуту я уже мчал к отелю. Остановился у светофора. Невнятная тревога накатила вдруг, разом, но понять ее причин я так и не успел: рядом раздался рокот мотоциклетного мотора и в открытое окно автомобиля прямо мне на колени упал прозрачный баллончик. Через секунду он разорвался с характерным треском; острый, саднящий запах резеды словно вдавил меня в кресло, и я провалился в беспамятство. Очнулся я в странном месте. Комната была похожа на кабинет врача-психиатра, работающего с буйнопомешанными. Ибо к креслу я был прикручен ремнями. Мне сделалось страшно, но и сам страх этот был странным: так мы боимся во сне наших неотвязных кошмаров, лишенные возможности действовать и хоть как-то противостоять и этому страху, и тем образам, что рождает мятущийся разум. Я помотал головой и, будучи если и не вполне материалистом, то человеком здравомыслящим, отнес упомянутые страхи к последствиям действия неизвестного пахучего газа. Тем более одна здравая мысль бродила-таки в голове и внушала ее обладателю, мне то есть, нешуточный оптимизм: если бы хотели грохнуть, уже грохнули бы. Пусть оптимизм этот был насквозь надуманным и отсутствовала в нем уверенность и в завтрашнем, и в послезавтрашнем дне, а все же – лучше такой, чем никакого. Впрочем, был повод и для самого черного пессимизма: что, если за время вынужденного моего беспамятства умный доктор – Кински? Данглар? Кузнецова-Карлсон? – уже провел со мной разъяснительную работу и через минуту-другую я почувствую непреодолимое желание стать каплей росы, песчинкой, Наполеоном Бонапартом? И – как только меня отвяжут, полезу на табуретку? ...Он смотрел голубыми глазами, Треуголка упала из рук, И на нем был залитый слезами Императорский серый сюртук [2] . Ну уж нет! «Рабинович, как здоровье?» – «Не дождетесь!» Двери открылись, вошли двое сухощавых мужчин лет около сорока. Следом дама закатила коляску. – Если я хочу с кем-то встретиться, я с ним встречаюсь. В коляске сидел закутанный в плед Александр Алиевич Арбаев. Шея и левая рука его были закованы в гипс; полагаю, ногам тоже досталось, но за драпировкой их не было видно. Признаться, оптимизм мой убавился, но не исчез. – Развяжите ремни. Он не дурак. И ломиться никуда не станет. – Зачем мне бегать от своего счастья? – Знаешь меня? – Еще узнаю. Время есть. – Уверен? – А кто в чем теперь может быть уверен? – Ты кто вообще? – Спасатель. – Ты был с моей Алиной... Рассказывай. Я рассказал. Скупо и безэмоционально. Придерживаясь фактов и упуская, по укоренившейся привычке, подробности. Арбаев не перебивал. Только смотрел на меня черными зрачками. Признаться, вид у магната был устрашающий. – Теперь скажи, что ты обо всем этом думаешь? И – что мне обо всем этом думать? – Кто-то провел с Алиной кодирование и запрограммировал ее на самоубийство. Возможно, при этом использовались наркотики. Позвонили по телефону, назвали кодовое слово – и девушка спрыгнула на мостовую. Лицо Арбаева казалось застывшей маской. Я знал, что у Арбаева еще два сына и внук, но... Кто в таком случае может сказать о соизмеримости потери? Никто. Тонкие губы Арбаева слились в едва различимую черточку. – Остановить ее ты не смог, спасатель? – Не успел. – Возможно, все так и было. Как ты рассказал. Я тебе верю. Знаешь, почему? Это здешние все – неженки. А я из низов. И знаю: в таких случаях исполнителя в живых не оставляют. А ты – жив. Но – зачем? Зачем было убивать мою дочь? Особенно таким изощренным способом? – Не знаю. – Вот и я не знаю. Мне не было выставлено никаких претензий или требований. И еще. С девяносто девятого года в нашей среде существует соглашение... о неприменении такого вида конкурентной борьбы. Кто-то соглашение нарушил. – Нет. – Нет? – Думаю, ни вы, ни ваши дела, Александр Алиевич, здесь ни при чем. – Вот как? – Вы слышали о Сен-Клере? – Да. Он утонул вчера. – Судя по всему, он не утонул. Он утопился. При сходных установках. Арбаев сузил глаза. – И – что? – Вы знаете, чей он сын? – Нет. – Его отец владеет головным банком крупнейшей финансовой группировки мира. Активы свыше семисот миллиардов евро. |