Онлайн книга «Зачистка»
В прихожке перешли на шепот, а потом слишком громкий стук двери дал понять: гость покинул домик недовольным. Не предполагал, что я окажусь на его месте? Стоило выйти и выяснить отношения? Или лучше пусть Надя сама разберется в своих кавалерах? Она вернулась настороженная, с ходу попыталась определить, насколько неприятным оказался для меня визит вечернего усатого стукача — в прямом и переносном смысле. «Но я ведь выставила его, а оставила вас», — читалось на ее лице вместе с извинениями. «Во мне есть выгода», — расставил я акценты в ее благородстве. Но, разряжая обстановку, поднял так и не опустошенный стаканчик. За что мы пьем? За спасение от непогоды. И за тех, кто укрывает, а не подставляет. Мне не интересно, кто и зачем приходил. Но взамен я получаю право из самого выгодного положения объявить о главном: — За тебя. Но я не возьму тебя с собой. На «ты» назвал, подчеркивая особое расположение и доверительность. И этим пытаясь хоть как-то сгладить отрицательные эмоции. — Я знаю. — Не обижайся. — Обижусь. — И все равно я прав! Делаю попытку встать и откланяться, потому что миссия представилась выполненной и меня отныне ничто здесь не задерживало. И это, как заметил, стало для Нади еще большей проблемой: доказать, что гостеприимство слагалось и проявлялось вне зависимости от моего категорического «нет». Она быстро-быстро, совсем по-детски замотала головой, сморщив лицо и умоляя глазами: не уходи, не уходи так и в эту минуту, иначе… иначе я перестану себя уважать. Мне показалось, что я тоже не хотел уходить. — Там, где я бываю, я всегда хуже татарина, потому как гость незваный и нежелательный. Надя, благодарная за мое возвращение к столу, охотно кивнула: не надо оправдываться, я все понимаю. — Мы сами нарываемся на боестолкновение с противником. У нас не обходится без «двухсотых», — для устрашения поведал о погибших. Тут же вспомнил, как представился траурным красный квадратик на календаре в РЭБ. Кажется, болтаю много. Умолк. О приметах на войне вслух стараются не говорить. Их на всякий случай втихомолку чтят — и не будят лиха! Даже ради женщин. Моя случайная женщина сидела на армейском коричневом табурете совсем близко — комната благоприятствовала этому. И только я хотел — чисто дружески, успокаивая! — прижать к себе ее голову, как Надя сама, лишь чуть-чуть наклонившись, прильнула ко мне. Еще могла сделать вид, что все получилось случайно, как раз из-за малых габаритов помещения, но я сам подался навстречу. Она уловила ответный порыв и осторожно осталась рядом. — Береги себя. — Конечно. Я же пообещал тебе ответный подарок. — И… и не обращай внимания на то, о чем просила. — Я подумаю, что можно сделать. Как-нибудь иначе… — Когда уходишь? Надолго? — На этой неделе. — А у меня через десять дней заканчивается контракт. Может, еще успеем свидеться. — Ты не станешь продлевать службу? — Скорее всего, нет. Устала. И страшно соскучилась по дочке. Она пока с мамой, но возраст такой, что желательно находиться рядом. А то ведь можно погнаться за одним, но потеряешь больше. Вернемся — и заживем по-прежнему. На поверхность вновь пусть и косвенно, но выполз квартирный вопрос, и хотя я не дрогнул ни одним мускулом, поднялся. — Наверное, уже пора, — позволил я ей самой решать, оставаться мне или уходить. Хотя мысленно попросил: не прогоняй! Надя прижалась чуть сильнее, но не для того, чтобы удержать, а попрощаться. Наверное, была права: нельзя навешивать на одни плечи груз, предназначенный для решения двоим. Ибо в конечном итоге получишь как раз то, на что постоянно намекаешь — от ворот поворот. Осознав это, присел на корточки, оперся о мягкие женские колени, внимательно посмотрел в карие глаза: не верь мне. — У меня размазалась под дождем тушь, — торопливо сообщила она о второстепенном. — Мне приятно сидеть у твоих ног, — не разрешил свернуть с дороги на тропинку. Засмущалась, оказавшись не готова к обнаженной откровенности от человека, который только что всем своим видом демонстрировал евнухство. Заторопилась найти причину, которая перебила бы обоюдную дрожь. — А у тебя… у тебя же мокрые носки. Погоди. Подхватилась, безошибочно нашла в переполненной тумбочке вязаные носки с ободочком в красную нитку. Протянула — меняй. Вообразить себя, спецназовца, в цветастой старушечьей вязанке — это не найти более глупого вида, и я рассмеялся, пряча ноги пусть и в мокрых, но достойных капитана ГРУ носках под табурет. Смех обидел хозяйку, она думала о тепле, а не о красоте, и пришлось успокоить ее: — Они мне все равно малы. Сядь лучше обратно. — Зачем? — Я сказал искренне: мне приятно находиться у твоих ног. — Правда? А я все время боюсь, что ты подумаешь… — Мужчины боятся ровно того же, что и женщины: неискренности в отношениях. — Но что можно распознать в человеке, если видишь его во второй или третий раз? — В четвертый. — Все равно мало. — Погоди, — дурашливо встал, вышел из комнаты и тут же вернулся на завоеванный пятачок у сомкнутых неприступных колен, пусть торопливо и прикрытых не пригодившимися для иных целей носками. — Теперь в пятый. А еще я чувствую твое тепло, — для убедительности попробовал раздвинуть лицом шерстяную колючую преграду и дозволить губам дотронуться до тела. — Ты просто замерз, — не сдала Надя позиций. — Вечера после дождей здесь холодные, надо уже поддевать что-то под куртку. — Я в тельняшке. Отпустила легкий щелбан по лбу, прихлопывая мальчишескую браваду: — В городе на рынке продают пуловеры на козьем меху. И носки обязательно посмотри, их там полно. И без расцветки. — Куплю, если не забуду. А пока… пока ты согрела. Даже так… недоступно. — А мне показалось, что ты скован. — Потому что оказалась невыполнимой твоя просьба. — Значит, я тебе не безразлична? — Получается, что нет. — Ты первый, кто начал не с восторгов от танцев. Восхитился я все же танцами, и, не желая больше лукавить, просто подтвердил очевидное: — Но танцуешь ты все равно замечательно. — Семь лет училась. А после родов располнела. Теперь вот такая… толстая. — Среди мужчин тоже попадаются чудики, которым нравятся воблы. — А я комплексую. Не надо? — Не надо. — Ты мне тоже понравился. Еще в «Фламинго». Но сидел такой серьезный… |