Книга По ком звонит колокол, страница 68. Автор книги Эрнест Хемингуэй

— Не связывайся с ним, Ingles, — сказал плосколицый, со сломанным носом, которого звали Примитиво. — Он пьян. Лучше расскажи, что у вас разводят, в вашей стране.

— Рогатый скот и овец, — сказал Роберт Джордан. — Хлеба и бобов у нас тоже много. И сахарная свекла есть.

Роберт Джордан, Ансельмо и Фернандо теперь сидели за столом, и остальные придвинулись к ним — все, кроме Пабло, который сидел один перед миской с вином. Подали тушеное мясо, такое же, как накануне, и Роберт Джордан с жадностью накинулся на еду.

— А горы у вас есть? Судя по названию, в такой стране должны быть горы, — вежливо сказал Примитиво, стараясь поддержать разговор. Ему было стыдно за пьяного Пабло.

— Гор много, и есть очень высокие.

— А пастбища хорошие?

— Замечательные! Летние высокогорные пастбища, которые принадлежат государству. А осенью скот перегоняют с гор вниз.

— А земля у вас кому принадлежит — крестьянам?

— Земля большей частью принадлежит тем, кто ее обрабатывает. Сначала она принадлежала государству, но если человек выбирал себе участок и делал заявку, что он будет его обрабатывать, ему давалось право владения на сто пятьдесят гектаров.

— Расскажи, как это делалось, — попросил Агустин. — Такая аграрная реформа мне нравится.

Роберт Джордан объяснил сущность гомстед-акта. Ему никогда не приходило в голову, что это можно счесть аграрной реформой.

— Здорово! — сказал Примитиво. — Значит, у вас в стране коммунизм.

— Нет. У нас республика.

— Я считаю, — сказал Агустин, — что при республике всего можно добиться. По-моему, никакого другого правительства и не надо.

— А крупных собственников у вас нет? — спросил Андрес.

— Есть, и очень много.

— Значит, несправедливости тоже есть.

— Ну, еще бы! Несправедливостей много.

— Но вы с ними боретесь?

— Стараемся, все больше и больше. Но все-таки несправедливостей много.

— А есть у вас большие поместья, которые надо разделить на части?

— Да. Но есть люди, которые думают, что такие поместья сами по себе разобьются на части, если облагать их высоким налогом.

— Как же это?

Подбирая хлебом соус, Роберт Джордан объяснил систему подоходных налогов и налогов на наследство.

— Впрочем, крупные поместья стоят как ни в чем не бывало, — сказал он, — хотя у нас есть еще и поземельный налог.

— Но ведь когда-нибудь крупные собственники и богачи восстанут против таких налогов? По-моему, такие налоги могут вызвать переворот. Недовольные восстанут против правительства, когда поймут, чем это грозит им, вот как у нас сделали фашисты, — сказал Примитиво.

— Очень возможно.

— Тогда вам придется воевать, так же как нам.

— Да, нам придется воевать.

— А много в вашей стране фашистов?

— Много таких, которые еще сами не знают, что они фашисты, но придет время, и им станет это ясно.

— А разве нельзя расправиться с ними, пока они еще не подняли мятеж?

— Нет, — сказал Роберт Джордан. — Расправиться с ними нельзя. Но можно воспитывать людей так, чтобы они боялись фашизма и сумели распознать его, когда он проявится, и выступить на борьбу с ним.

— А знаешь, где нет ни одного фашиста? — спросил Андрес.

— Где?

— В том городе, откуда Пабло, — сказал Андрес и усмехнулся.

— Ты знаешь, что у них там было? — спросил Роберта Джордана Примитиво.

— Да. Я слышал об этом.

— Тебе Пилар рассказывала?

— Да.

— Всего она не могла тебе рассказать, — тяжело выговорил Пабло.

— Тогда ты сам расскажи, — сказала Пилар. — Если я ничего не знаю, расскажи сам.

— Нет, — сказал Пабло. — Я никому об этом не рассказывал.

— Да, — сказала Пилар. — И никогда не расскажешь. И ты дорого бы дал, чтобы этого не было.

— Нет, — сказал Пабло. — Неправда. Если бы повсюду расправились с фашистами, как я расправился, война бы у нас не началась. Но я бы хотел, чтобы все это было сделано по-другому.

— Почему ты так говоришь? — спросил его Примитиво. — Разве ты теперь иначе смотришь на политику?

— Нет. Но там было много зверства, — сказал Пабло. — В те дни я был злой, как зверь.

— А сейчас ты пьяный, — сказала Пилар.

— Да, — сказал Пабло. — С вашего разрешения, я пьяный.

— Зверем ты мне больше нравился, — сказала женщина. — Пьяница — это гаже всего. Вор, когда он не ворует, — человек как человек. Мошенник не станет обманывать своих. Убийца придет домой и вымоет руки. Но пьяница смердит и блюет в собственной постели и сжигает себе все нутро спиртом.

— Ты женщина, и ты ничего не понимаешь, — спокойно сказал Пабло. — Я пьян от вина, и у меня было бы хорошо на душе, если б не люди, которых я убил. Мне горько о них думать. — Он мрачно покачал головой.

— Дайте ему того, что Эль Сордо принес, — сказала Пилар. — Дайте ему, пусть приободрится хоть немного. А то так загрустил, что мочи нет смотреть.

— Если бы я мог вернуть им жизнь, я бы вернул, — сказал Пабло.

— Иди ты, так тебя и так, — сказал Агустин. — Ты где это говоришь?

— Я бы их всех-воскресил, — грустно сказал Пабло. — Всех до единого!

— Заткни глотку! — заорал на него Агустин. — Заткни глотку или убирайся отсюда вон. Ведь ты фашистов убивал!

— Ты меня слышал, — сказал Пабло. — Я бы воскресил их всех.

— А потом пошел бы по водам, как посуху, — сказала Пилар. — В жизни не видела другого такого человека! Вчера в тебе еще было немного мужества. А сегодня ничего не осталось, и на полудохлого котенка не хватит. И он еще радуется собственной мерзости.

— Надо было или всех убить, или никого не убивать. — Пабло мотнул головой. — Всех или никого.

— Слушай, Ingles, — сказал Агустин. — Как это случилось, что ты приехал в Испанию? Не обращай внимания на Пабло. Он пьян.

— Первый раз я приехал двенадцать лет тому назад, хотел изучить страну и язык, — сказал Роберт Джордан. — Я преподаю испанский в университете.