Онлайн книга «Иметь и не иметь»
– Что случилось с вашей рукой? – спросил адвокат Гарри. У Гарри рукав подколот к самому плечу. – Она мне не нравилась, вот я ее и отрезал, – ответил ему Гарри. – Вы ее отрезали или кто-нибудь другой? – Мы с доктором вдвоем ее отрезали, – сказал Гарри. Он много выпил, и у него уже начинало шуметь в голове. – Я сидел смирно, а он резал. Если б людям отрезали руки, когда они забираются в чужие карманы, у вас бы давно не было ни рук, ни ног. – А что случилось с ней, что ее понадобилось отрезать? – спросил его адвокат. – Не ваше дело, – ответил ему Гарри. – Да нет, я просто спрашиваю. Что случилось и где вы были? – Больше вам не к кому приставать? – спросил его Гарри. – Вы знаете, где я был, и вы знаете, что случилось. Попридержите язык и не приставайте ко мне. – Я хочу с вами поговорить, – сказал ему адвокат. – Ну, говорите. – Нет, не при всех. – Я не хочу говорить с вами. От вас ничего хорошего не дождешься. Зараза вы. – У меня кое-что есть для вас. Кое-что хорошее. – Ну ладно. Один раз послушаю, – ответил ему Гарри. – а о чем речь? О Хуане? – Нет. Не о Хуане. Они обогнули стойку и вошли в помещение за баром, которое было разгорожено на кабинеты, и пробыли там довольно долго. Пока они были там, пришла дочка Толстухи Люси с той девушкой из их заведения, с которой она всегда вместе ходит, и они сели у стойки и спросили кока-колы. – Говорят, вышло запрещение девушкам гулять по улицам после шести часов вечера и в барах показываться тоже, – сказал Фредди дочке Толстухи Люси. – Да, говорят. – Собачья жизнь стала в этом городе, – сказал Фредди. – Еще бы не собачья. Выйдешь купить себе сандвич или стакан кока-колы – арест и штраф пятнадцать долларов. – Теперь только к таким и привязываются, – сказала дочка Толстухи Люси. – Кто любит повеселиться. У кого не совсем постная физиономия. – Если порядки в этом городе не изменятся – дело кончится плохо. Тут как раз вышли Гарри с адвокатом, и адвокат сказал: – Значит, вы туда придете? – А почему вам не привести их сюда? – Нет. Они сюда не пойдут. Приходите туда. – Ладно, – сказал Гарри и повернулся к стойке, а адвокат пошел к выходу. – Что будешь пить, Эл? – спросил Гарри меня. – Бакарди. – Два бакарди, Фредди. – Потом он повернулся ко мне и говорит: – Ты что теперь делаешь, Эл? – Я на общественных работах. – Что делаешь? – Рою канавы. Снимаю изношенные трамвайные рельсы. – Сколько ты там получаешь? – Семь с половиной. – В неделю? – А ты думал? – На какие же шиши ты тут выпиваешь? – Я не пил, пока ты не угостил меня, – ответил я. Он немного подвинулся ко мне. – Пойдешь со мной в рейс? – Смотря в какой. – Об этом поговорим. – Ладно. – Идем, прокатимся на машине, – сказал он. – Будь здоров, Фредди. – Он часто дышал, как всегда, когда выпьет, и мы вместе с ним пошли мимо того места, где я работал весь день и где мостовая была разрыта, и дошли до угла, где стояла его машина. – Садись, – сказал он. – Куда мы едем? – спросил я его. – Сам не знаю, – сказал он. – Дорогой надумаю. Мы поехали по Уайтхед-стрит, и он не говорил ни слова, а на перекрестке свернул налево, и мы поехали через центр города к Уайт-стрит и по ней к берегу. Все время Гарри не говорил ни слова, и мы свернули на набережную и по ней ехали до бульвара. Выехав на бульвар, он затормозил и остановился у самого тротуара. – Тут какие-то иностранцы хотят зафрахтовать мою лодку на один рейс, – сказал он. – Твоя лодка арестована таможней. – Они этого не знают. – Что за рейс? – Им нужно переправить одного человека, у которого есть дело на Кубе, но ни пароходом, ни самолетом ему ехать нельзя. Так мне сказал Краснобай. – А это можно? – Понятно. После переворота это сплошь да рядом делается. Тут нет ничего особенного. Тьма народу переправляется так. – Как же быть с лодкой? – Лодку придется выкрасть. Они держат моторы незаправленными, так что я не могу сразу запустить их. – Как ты выведешь ее из гавани? – Выведу. – А как мы вернемся? – Это еще придется обдумать. Если не хочешь ехать, скажи прямо. – Я с охотой поеду, если на этом можно заработать. – Слушай, – сказал он. – Ты получаешь семь с половиной долларов в неделю. У тебя трое малышей, которых нечем кормить, когда они приходят из школы. У тебя семья, и у всех у вас животы подводит от голода, а я даю тебе случай немного заработать. – Ты не сказал, сколько заработать. Если уж рисковать, так хоть было б из-за чего. – Теперь, сколько ни рискуй, много не заработаешь, Эл, – сказал он. – Взять хоть бы меня. Я, бывало, весь сезон возил любителей на рыбную ловлю и получал по тридцать пять долларов в день. И вот в меня стреляют, и я остаюсь без руки и без лодки из-за паршивого груза спиртного, который весь не стоит моей лодки. Но одно могу тебе сказать; я не допущу, чтоб у моих детей подводило животы от голода, и я не стану рыть канавы для правительства за гроши, которых не хватит, чтобы их прокормить. Да я и не могу теперь рыть землю. Я не знаю, кто выдумывает законы, но я знаю, что нет такого закона, чтоб человек голодал… – Я бастовал против такой оплаты, – ответил я ему. – И вернулся на работу, – сказал он. – Они заявили, что вы бастуете против благотворительности. Ты, кажется, всю жизнь работал, не так ли? Ты никогда ни у кого не просил милостыни. |