Онлайн книга «Манхэттенский ноктюрн»
Но кое-какие звонки я вполне мог себе позволить. Я поднял трубку телефона, стоявшего рядом с постелью, и набрал номер Бобби Дили, который только что заступил на ночное дежурство. – Что слышно? – спросил я. – Горит здание в Гарлеме, тревога первой степени, женщина утверждает, что у нее сгорел сандвич с жареным сыром. – Его голос звучал монотонно и скучно. – Мужчина забыл змею на автобусной остановке у собора Святого Патрика. Коп ранен в ногу в Бронксе. Несколько нубийцев арестовано как вызвавшие подозрение. Так, посмотрим, что дальше. Два парня из Нью-Джерси набросились на двух гомосексуалистов в Виллидже, обозвав их «педиками», а те здорово им врезали. Да, вот еще, в одной частной лечебнице девица, пролежавшая в коме лет двадцать, оказалась беременной. – Изнасилована? – Точно. Дело в том, что у нее глаза движутся. Следят за теми, кто находится в палате. – Какой-то парень изнасиловал женщину в коме, а она, может быть, все еще следит за ним? – Там все забито телевизионщиками. Я вздохнул: – Что еще? – В Рокфеллеровском центре в отделе паспортов арестован философ с ножом. – Что еще за история? – Это произошло в очереди за срочным оформлением паспортов, – ответил Бобби. – Этот малый хотел рвануть из Соединенных Штатов. Страна, которая катится в тартарары, не может стоять в одном ряду с другими. – Дальше. – На скоростной автомагистрали Вайтстоун найден труп. – На или рядом? – На. – Передозировка наркотика, в машине? – Верно. Кэролайн вернулась в комнату с двумя бутылками красного вина и двумя стаканами. – Есть еще что-нибудь? – с надеждой спросил я у Бобби. – Считай, что завтра первая полоса твоя. – Дневник Ланкастера. – Да, где ты раздобыл его? – Один тип увел его у Ланкастера. – Я взял одну из бутылок. На ней все еще красовался ценник. Сорок пять девяносто пять. – Тут еще приятный пустячок, – сказал Бобби. – С дневником, что ли? – Нет, тебе звонил Фицджеральд. – Он дома? – Да. Я позвонил Хэлу. – Мы согласны на твои условия, – сообщил он. – Это решено? – Да. – Никаких свидетельских показаний, никаких упоминаний об источнике информации, ни слова об этой истории в первые двадцать четыре часа. – Согласен. – Я закину кассету в твою контору завтра утром. – Отлично, – сказал Хэл. – Так в чем там дело? Я рассказал. Хэл оживился: – Ну, знаешь ли, это грандиозно! – Конечно, Хэл. – Ты уверен, что это Феллоуз? – Парк Томпкинс-сквер. Громилы дрались с копами. Полицейский Феллоуз стоял у края тротуара. Высокий негр лет тридцати. Где-то за парком пускали фейерверки. Феллоузу здорово врезали сзади, преступник смылся, толпа хлынула мимо тела, копы заметили его и оттеснили толпу. Остальное ты знаешь. – Я сейчас пришлю машину за кассетой. – Нет. – Это самое простое. – Я не дома. – А где? – Не важно! – Мы можем прислать машину и туда. – Последовала пауза, пока до него доходило, что я не собираюсь распространяться на эту тему. – Завтра утром, обещаю. – Первым делом! – Считай, что пленка у вас. – Спасибо, Портер. Порядок. Я положил трубку, потому что Кэролайн вернулась в комнату, неся поднос с горячим супом и хлебом. Обнаженная женщина с серебряным подносом в руках. – Есть новости? – спросила она. – Еще какие! Она поставил поднос: – «Еще какие» – это хорошо? – Иногда. – А я думаю, что всегда. – Маленькая проблема лучше, чем большая. – Пожалуй. – Она протянула мне миску. – Звонил кому-нибудь? – Да, в полицию. – Зачем? – Поболтать. – Обо мне? – Нет. – Честно? – Честное слово, нет. – Ты меня не выдашь? – А разве есть за что? – За правонарушения, разумеется. – И за какие? – Ну, например, за непристойные выражения. – Ни одного не слышал. – Ты просто не слушал. – Я слушал все, что ты говорила, и помню каждое слово. – В самом деле? Я глотнул немного супа. – Можешь проверить. – Что первое я сказала тебе сегодня вечером? – Ты сказала: «Сейчас приготовлю тебе чего-нибудь выпить». – А что последнее я сказала тебе вчера по телефону? – «Заканчивай свою колонку». Она покачала головой: – Это какой-то ужас. – Вовсе нет. – А не припомнишь ли самые первые слова, которые я тебе сказала? Это было уже чуточку труднее. Я вспомнил вечеринку у Хоббса и то, как Кэролайн прошествовала через всю комнату, направляясь ко мне, и села рядом. – Вы паршиво выглядите, мистер Рен, – вот что ты сказала. – Неужели? – Точно. Дальше мы ели молча, а потом поставили тарелки на пол. – Мы еще никогда не проводили столько времени вместе, – сказала она. – Да. – Это здорово. – А что делала ты, – спросил я, – когда я был начинающим репортером и написал о том младенце в трейлере? – Наверно, мне тогда было лет девять, – ответила Кэролайн, допивая свой стакан. – Мы жили в Южной Дакоте. Моя мать забеременела мною, когда ей было семнадцать. Она из Флориды и как-то зимой переспала с мальчиком из богатой коннектикутской семьи, который проводил там каникулы. Жениться он не захотел, и она осталась жить со своими родителями, а потом, через пару лет, она познакомилась с этим пугалом Роном Гелбспеном, дальнобойщиком. Потом они переехали в Южную Дакоту, и у них родился мой брат. Сначала у меня была девичья фамилия матери, затем она заменила ее фамилией моего отца – Келли, а потом еще раз поменяла ее, выйдя замуж за Гелбспена, которого я ненавидела. Я всегда считала себя Келли. Мне и в голову не приходило менять свою фамилию на Краули. Иногда я думаю, что если я выйду замуж за Чарли и возьму его фамилию, то у меня будет пять фамилий, а это уже просто смешно. Полагаю, что через некоторое время фамилия вообще перестает иметь значение. Как бы то ни было, а моя мать работала в «Визе». [8] Она целыми днями сидела на телефоне, рассказывая людям о предоставляемых ими кредитах. Мы жили в маленьком домике милях в десяти от города. Я получила два письма от своего настоящего отца, последнее пришло, когда мне было около десяти лет – ну, да, так оно и было. А Рон был просто сумасшедший, он хотел стать владельцем компании, занимающейся дальними перевозками грузов. Он, видите ли, пытался заняться бизнесом. Совершенный псих. У него дома был алтарь Джекки Онассис, этакий уголок, где он собрал уйму книг о ней и ее фотографий. А еще у него было множество ружей, особенно дробовиков. Он поколачивал нас, а однажды, когда мы катались на катере, он швырнул брата за борт. – Она снова наполнила стаканы, сначала свой, потом мой. – Ну, как бы то ни было, а к тому времени, когда мне стукнуло лет, наверно, восемь, я захотела иметь лошадь, так захотела, ну просто до смерти. Некоторые девчонки в то время уже катались верхом, и мне тоже понадобилась лошадь. При общении с Роном надо было знать одну важную вещь. Я приспособилась изводить его этой лошадью, и… – Она сделала паузу. Ее голубые глаза сверкнули. – Ну, в общем, это не сработало. В школе у меня были приятели и все такое, но я принялась расспрашивать мать о своем настоящем отце – кто он, где он, ну и все остальное; сначала она не хотела говорить, но я не отставала, и она сказала, что, кажется, он жил в Санта-Монике, в Калифорнии. Это звучало для меня как музыка. Санта-Моника, Калифорния. Я отрастила длинные, очень длинные волосы, где-то до середины спины; и мама, и брат, и сестра, и Рон были шатенами; поэтому я спросила маму, как выглядит мой отец. Она ответила, что он – блондин с голубыми глазами; он не попал во Вьетнам, потому что у него был сколиоз позвоночника, этого оказалось достаточно, а может, врачу заплатили, чтобы он поставил такой диагноз. Его отец был руководящим работником «Этлэнтик ричфилд ойл кампени» здесь, в Нью-Йорке, ну, знаешь, это прежнее название ЭРКО. Когда мне исполнилось восемнадцать лет, ему должно было быть около тридцати семи. Мама не видела его почти пятнадцать лет. Я спросила ее, скучает ли она по нему, и она сказала, что ей интересно, как сложилась его жизнь. Она рассказала мне, какой необыкновенной красавицей была его мать, и с таким же фасадом, как у меня. Моя мать была такой забитой. Целыми днями она отвечала на вопросы о кредитах. Я сказала ей, что хочу поехать навестить своего папочку, и спросила, есть ли у нее номер его телефона в Санта-Монике. Она не знала его телефон, а вот его сестра в Нью-Йорке вполне могла знать. И летом после окончания двенадцатого класса я отправилась автобусом в Лос-Анджелес. |