Онлайн книга «Лжедмитрий Второй, настоящий»
|
– Мои казаки – люди проверенные. – Голицын тоже проверенный. Слишком известная фамилия. Такие люди на мелкую дешевку не идут. – А почему он тогда к нам перешел? – спросил Скотницкий. – Это же его не красит. – На то воля Божья! А может, что другое. Скоро мы все и узнаем. А казаков твоих не надо, – велел Дмитрий. – Сам будешь рядом, и довольно. Встреча произошла в походном шатре, который постепенно обустроился и стал даже удобным. При встрече присутствовали секретари братья Бучинские Ян и Станислав и исполнитель особых поручений Мартин Иваницкий. Все были прекрасно одеты: парча, бархат, черненые доспехи, кружева, золотое оружие. Надо было произвести впечатление на одного из главных полководцев Московии. Шатер был окружен мрачной польско-казачьей вышколенной охраной под командованием Альберта Скотницкого. Голицын вошел и бросился на колени перед государем. Салтыков и Годунов со связанными руками остались у входа. – Встань, – приказал молодой царь. – Не гневись, Дмитрий Иванович, – попросил Голицын. – Не по своей воле я против тебя шел. А как узнал о тебе все доподлинно, тогда все и перерешил. – Что же ты узнал обо мне доподлинно? – спросил Дмитрий. Он с интересом рассматривал Ивана Васильевича, его обтянутую металлом фигуру, его одежду, оружие. – Так что же ты узнал? Скажи мне, чтобы и мне стало известно. – Что ты – настоящий царевич. – От кого же ты это узнал? – От Петра Федоровича Басманова. – А он откуда узнал? – От Семена Никитича. – Годунова? – Годунова. – А этот-то почему знал? – По письмам. Он Петру Федоровичу письма царицы показывал. Твоей матери, государь. Письма, которые она тебе писала. – Вот как все просто! – усмехнулся царевич. Он достал из-за пазухи две сложенные тонкие дощечки, раскрыл их и показал Голицыну хорошо сохраненное письмо с узорчатыми краями: – Такие? – Наверно, такие. – Откуда он их взял? – нервно спросил царевич. – У Нагого, у Афанасия Федоровича Нагого, когда тот умер где-то под Грязовцом. Была долгая пауза. Голицын понял, что его слова слишком много значат для Дмитрия, и молчал. Молчали и все окружающие. Вообще в последнее время стал вырабатываться особый стиль отношений между молодым императором и окружающими. В присутствии посторонних к нему без крайней необходимости никто не обращался, а он мог обращаться ко всем. Потом Голицын продолжил: – А против настоящего государя у кого же рука поднимется? Царевич обернулся к своим и приказал: – Годунова к Сутупову, Салтыкова – куда хочет! А мы с тобой, Иван Васильевич, едем в Кромы. – Государь, – спросил удивленный Голицын. – Почему ты так решил? Я и сам хотел просить тебя за Михаила Глебовича. Хороший воевода, чистый. – Именно потому так и решил, – ответил Дмитрий, – что хороший воевода и чистый. Он вернулся к мысли, затронутой Голицыным: – Значит, на настоящего царя ни у кого рука не поднимется? – Не поднимется, государь. Ни у кого не поднимется. – Поднимется рука, поднимется, – не согласился Дмитрий. – Еще как поднимется! Да опуститься ей Бог не позволит! * * * Под Кромами Дмитрий не уставал удивляться. Две армии были в прекрасной форме. И с той и с другой стороны жизнь была обустроена. Были запасы оружия, пороха, провизии. Были вырыты укрепления. Можно было подумать, что это не война, а учения. Вместе с Корелой и Басмановым, с отрядом телохранителей, которым командовал Скотницкий, Дмитрий объехал все позиции и в конце концов сказал: – Вовсе непонятно, кто кого осаждал, кто от кого оборонялся. Просто жили рядом. – Почему непонятно, – ответил черный, смуглый, весь в шрамах Григорий Корела. – Все понятно. – Так ты, атаман, мне и объясни. – Не было у них аппетита на эту войну. Поэтому и азарта не было. – А у вас? – А у нас выхода не было. Мы были окружены. – А кабы наружу вышли? – спросил Дмитрий. – Кабы вышли, висели бы на всех воротах. Проехали мимо небольшого совсем нового кладбища. Дмитрий остановился около свежевырытых могил и стал читать надписи на крестах. Потом перекрестился и сказал: – Господи, прости меня. Сколько прекрасных русских семей! * * * Казимир Меховецкий наконец прибыл в Краков и устроился в гостинице. Это было делом несложным. Но как попасть к королю? А действительно, как попасть к королю? Ну, прорвется он к начальнику королевской охраны. Сядут они за стол в его дежурной комнате как шляхтич со шляхтичем. – Ясновельможный пан Анджей, мне очень надо поговорить с его королевским величеством. – О чем, пан Казимир? – Очень важный разговор. О безопасности государства. – К королю все только с этим идут. К нему с другим и не ходят. Только о безопасности и говорят. – У меня особый случай, пан Анджей. – У всех особый случай. Может быть, поясните, в чем его особенность. – Я никак не могу. – Очень жаль, но я тоже никак не могу. Все первые лица государства окружены стражей и челядью, воротами и подъемными мостами. Ни к кому не подступиться и никому нельзя рассказать тайну. Меховецкий вычислил другой путь. Он узнал, где останавливается виленский епископ Венедикт Войка, имеющий возможность регулярно встречаться с королем. И узнал, что большим противником русского самозванца на сейме был епископ краковский Майцеховский. И стал добиваться встречи с епископами. Оказалось, что встретиться с ними было значительно проще. На третий день после посещения краковской епископальной гостиницы ему устроили свидание с епископом Венедиктом. Венедикт Войка принял пана Казимира в канцелярском доме подворья. Он был достаточно пожилой человек, но резкий в движениях и на удивление щеголевато (для духовного лица) одетый. – Я слушаю вас, сын мой. Скажите мне, что такое важное хотите вы сообщить королю? Казимир протянул молча епископу письмо «Андрея Нагого». Епископ внимательно осмотрел его и вернул Казимиру: – Прочтите мне его, сын мой. Я плохо вижу. Меховецкий прочел все письмо медленно, не торопясь, после каждого абзаца глядя на отца Венедикта. |