Онлайн книга «Осени не будет никогда»
|
Огляделся вокруг — ни одной картинки, даже набросочка единого!.. Стал судорожно штаны натягивать тренировочные, так как выходные кровью были пропитаны, надел исподнюю майку, всунул ноги во вьетнамки, скоренько вышел и помчался к сто пятьдесят третьему. Зойка добрая, думал Вова на бегу, дыша тяжело, как старая псина. Зойка в долг даст! Она знает, что я отработаю!.. Зюкина в сей момент сидела с сослуживцами в подсобке и с грустью обсуждала свой переезд в город Нью-Йорк. — С легкими у меня что-то, — призналась продавщица. — Врачи рекомендовали океанский воздух. — А наше море хуже? — поинтересовался кто-то. — Лучше! — патриотично заявила Зойка. — Лучше! Но море не океан, и придется оставить Родину, пока болезнь не отступит… Дальше поговорили об американской медицине, которая, конечно, впереди нашей, обсудили, чего закупать на проводы, а потом коснулись прикормленного Зюкиной бомжика, который, получается, сиротой остается. — Мы его не бросим! — дружно пообещали. — К батюшке отведем!.. Зюкина грустно улыбнулась, сделала скорбное лицо и поведала торговому собратству: — Умер мой бомжик!.. Двинулся на тот свет!.. Хоть и пьянью был, но с душою светлой! — Да, вон, он бежит! — заметила продавщица бакалеи через витрину. — Кто?!. — не поняла Зюкина. — Да, бомжик твой, мертвый! — Где-е-е… — прошипела от ужаса Зинка, хотя уже сама видела прыгающего по тротуару Вову. — Мертвый, а прыгает, как заяц! Зюкина хотела было бежать, но ужас сковал все ее тело сверхпрочным бетоном, она стала похожа на монументальную женщину, произведенную на свет скульптором Мухиной, и сидела на стуле прочно, как будто в Третьяковке на постоянной экспозиции! А Вова вбежал в магазин, и, не в силах молвить что-то, дышал загнанным мерином и хлопал страдальческими глазами. Зинка перешла из твердого состояния в медленно тягучее. Принялась сползать со стула, отклячив челюсть и показывая всем труды дантиста с образованием, полученным до Первой мировой. Зато золота во рту было, как в американском Форт-Ноксе. — А-а-а!.. — вырвалось у продавщицы из горла. — Ты же это… Я же… Ты умер… Наконец Вова отдышался и поведал о своей драме. О том, как хулиганы избили, ножами затыкали, но он выжил, правда, чудом!.. А сейчас у него все горит внутри, мозги лопаются! — Водочки, в долг! — попросил он жалобно. Ему поднесли полстакана, которые он выпил маленькими глоточками, заел почти прозрачным кусочком колбаски и улыбнулся всему персоналу магазина, особенно Зое Ивановне, благодетельнице. Зюкина пришла в себя быстро и даже обняла Вову, приговаривая, что осторожнее надо быть, ночами не гулять, город злой! — Вот тебе, родимый, две беленькой! — поразила своей щедростью Зюкина. — После отдашь! Вове еще дали с собой продуктами, не жирно, но по-христиански. По чуть-чуть на тройку деньков хватит. За это время Рыбаков собирался потрудиться кистью, рассчитаться с долгом и обзавестись более серьезным количеством водки. Возвращался он домой через парк, где, задрав голову, рассматривал кроны деревьев — не сорвется ли какой, слабый здоровьем, листочек. Бывало, что срывались, но те были не осенними, просто сбитыми сильным ветром. Такие погибали быстро… Рыбаков присел на скамеечку, немножко поджаривался на солнце и слушал перешептывание листвы, будто та знала, что интересует его. — Я зла не причиню! — говорил Вова проникновенно и тихо. — Я листья не рву… А уж когда вы сами слетите, то я продлю вам жизнь!.. Он отхлебнул из бутылочки, и это действо успели рассмотреть милиционеры, которые проверили у Вовы мятый паспорт с пропиской и велели чесать по холодку до дому и там распивать! Какой же холодок, удивился художник. Пекло. Наверное, юмор… Он неторопливо зашлепал к своему дому, благодарный власти за миролюбие и за то, что водку не отобрали. Парк кончался, уже были видны первые постройки, когда Вова услышал за спиной странный звук. Так шуршат только осенние листья по асфальту, или деньги! В этом-то он разбирался! Обернулся и обнаружил странный предмет. Возле ног ласкался в легких порывах ветра первый осенний лист. Он был, как живой, как крохотная собачонка, долетал до колен и — обратно, к земле… Но что-то в нем было не то. Вова не мог разобрать, что именно, так как словить лист не удавалось. Первый то отлетал, то подлетал вновь, дразня художника. — Ишь ты! — радовался Вова. — Безобразник!.. Он хлопал ладонями, как будто ребенок бабочку ловил, но представитель осени в последнее мгновение выскальзывал из неловких рук и взлетал на три человеческих роста. — Игрун!.. Так Вова бегал за листом почти целый час, пока совершенно не выбился из сил. Он вновь сел на лавку и опять задышал по-собачьи. А проказник лист, словно сжалившись, покружил еще несколько и спланировал прямо на колени Рыбакову. Сие происшествие так обрадовало художника, как будто ему молодость вернули на время. Он осторожно погладил большой кленовый лист и вдруг разглядел на нем что-то инородное. Самые кончики листа были окрашены в серый цвет, а на ощупь отдавали мертвечиной. «Неужели древесный рак?!.» — перепугался Вова насмерть. Он бросился к первому попавшемуся клену, но ничего на нем странного не обнаружил… Решил не волноваться заранее, просто принести лист домой и изучить его тщательнее. Перед подъездом, в котором жил Вова, грелись на солнышке тетки пенсионного возраста. При его появлении они заговорщицки зашептались, а в спину Рыбакову была произнесена фраза: — Сильная у вас женщина, товарищ художник! — Какая женщина? — оглянулся Вова с недоумением на лице. — А сами знаете, какая! Грудастая! Ваши картины куда-то волокла! — Ничего не понимаю, — пожал плечами Вова и шагнул в подъезд. Какая-такая женщина, думал он, поднимаясь в лифте. И что за непонятности тетки говорили про его картины?.. Вова хотел было вернуться да расспросить, но кленовый лист в руке слегка нагрелся, словно напоминая о себе. Картины, конечно, подождут! Он ласково погладил первенца осени и опять ощутил под пальцами по краям листа бумажную фактуру. — Ах, ты! — проговорил Вова. Долго не мог открыть дверь, так как внезапно задрожали руки. С трудом попал ключом в замок, покрутил и первым делом прошел на кухню, где, выудив из принесенного пакета початую бутылку, глотнул из нее на два пальца. Постоял немножечко, пока не прошла дрожь. |