Онлайн книга «Осени не будет никогда»
|
— Ну, что вы, что вы, — покраснел Журов и, скрывая стыдливую радость, наклонился над селектором, в который отправил устное сообщение: — Готовьте лысого к выписке. Слизькина, я говорю!!! — проорал. Журов прочитал каракули Зураба, собственноручно снял наручники и елейным голосом предупредил: — Вы же умный человек… Ваша бумажка полежит у меня в сейфе… Не возражаете? — Нет, — ответил грузин, растирая запястья. Он сейчас на все был согласен, вспоминая то острейшее мгновение сладости, на которое его подсадила Сашенька, словно на крючок. Ему до смерти было необходимо попасть с ней в постель, или у него мозги спекутся. Полковник Журов глядел, как девица по-хозяйски берет трубку его телефона и стукает ноготками по клавишам. Убил бы, думал. Но сначала бы… Хотя не в его вкусе, слишком маленькая ростом. Сашенька вызвала из больницы перевозку, все вышли из кабинета, найдя в коридоре сержанта Хренина, хлюпающего сливовым носом, из которого сочилась кровавая юшка. — Кстати, — между прочим сообщил Журов, — Душко к ордену Мужества представляем. — Ага, — отозвался грузин. Хренин завыл побитой дворнягой, а Сашенька вообразила подтягивающегося Душко с орденом на заднице. Картина оказалась столь возбуждающей, что, выйдя на улицу, она потерлась о бедро грузина. — Не вспыхивай! — предупредила, наблюдая, как выводят из отдела лысого. Тот протягивал к Журову руки, улыбался и говорил: «Слизькин… Василий Кузьмич!». Она, как истинный врач, в работе над кандидатской тотчас забыла про сексуальные утехи и отбыла к больному, велев Зурабу, ждать ее на городской квартире. Журов даже помахал вослед, удаляющейся «скорой». Здесь к отделу подкатили два «галенвагена» с государственными номерами, и полковник понял, что конфликт разрешился вовремя. Хотел было напомнить о министерстве, но передумал и зашагал внутрь родного отдела гордый и усталый. Ни в этот день, ни на следующий Сашенька не принесла сексуального облегчения грузину, так как была увлечена своим новым пациентом. Она добилась полного рентгеновского обследования и не нашла у лысого никаких повреждений костей. Здоровяк, однако, подумала. Невероятные регенерационные способности. Синяки прошли уже к вечеру первого дня, а рана на месте бывшего уха, несмотря на антисанитарные условия милицейской камеры, даже не загноилась. Докторше пришлось лишь обработать рану перекисью водорода. — Ничего, ничего, — успокаивала она лысого. — Сейчас такие протезы делают! Лысый в ответ только улыбался, а когда Сашенька вновь спросила, как его имя, он повторил: — Слизькин… — Это ваша фамилия, — кивнула девушка. — Я знаю… А имя? — Слизькин уме-ер, — с трудом выговорил лысый. Сашенька вздрогнула. — А вы кто? Лысый молчал и смотрел на нее домашним животным. — А как он умер, этот Слизькин? — попыталась Сашенька подойти с другой стороны. — Ы-ы-ы!… — было ей ответом. Что-то в этом «ы-ы-ы» напугало Бове, но она была психиатром и умела брать себя в руки, общаясь даже с самыми буйными. «Пациенту надо сделать компьютерную томографию», — решила, и отправилась добиваться разрешения на дорогую процедуру. Ей отказали, сославшись на очередь, и она отправилась на прием к главврачу. — А, это вы, Сашенька… — совершенно индифферентно встретил коллегу главврач. — Вас уже отпустили? — А зачем меня держать? Я же ни в чем не виновата. — Значит, другие времена настали… Раньше, если брали, то не выпускали, виноват ты, или агнец Божий… — Что-то у вас настроение не праздничное, — заметила Сашенька. — А это, Александра Игоревна, от сознания собственной незначительности… — Депрессия… Попейте что-нибудь. Уж вам-то говорить о собственной незначительности… Доктор наук, профессор, академик, возглавляете крупнейший психиатрический центр страны… — Знаете, милая… Я вот тут наблюдал офицера, который командовал операцией, у него шрам на шее… Он мне нож показывал, которым ему голову отрезали… У меня как-то все переменилось после внутри. Кого волнует, что я академик, кроме может быть, моих близких… Ну не я, кто-нибудь другой был бы на моем месте… А вот офицер… — И на его месте кто-нибудь был бы, — попыталась Сашенька успокаивать профессора. — Конечно, — согласился тот. — Вот только другому голову бы отрезали. А этот выжил… Сам, что ли, себе яремную вену пережал?.. Ведь это какой ужас надо преодолеть, когда реально, когда не метафора, захлебываешься своей кровью!.. — Поговорите с Сихарулидзе на грузинском!.. Или знаете что? Поезжайте на дачу! — посоветовала девушка. — Там вас внуки живо на ноги поставят! Никакой депрессии через час не останется! — У меня внуки взрослые… — Ну, так правнуки… — Они еще маленькие и живут на Севере. Внук мой старший — тоже офицер. Только медицинский. Он на Севере служит. А второй, у него еще нет детей, тоже офицер, военный хирург, шьет и режет по линии ООН под жарким солнцем… Сашенька сидела, слушала своего начальника и думала, что вот так вот, можно случайно узнать всю человеческую душу за несколько минут, безо всякого старания. А другую душу никогда не приоткрыть… Ей жаль было старика, чья душа вдруг обнажилась, отринув все регалии ученого и члена профсоюза. — Или, знаете что, — предложила она, — выпейте коньячку… С лимончиком. У вас же есть? — На работе? — Ну, имеете же вы право плюнуть на все хотя бы на несколько часов! — Вы так думаете? — Идите в свою комнатку, ложитесь на диван, а я вам ноги пледом укрою! Главврач, словно ребенок, кивнул послушно и пошел в комнату за кабинетом, где открыл стеклянный бар, скрытый в буфете работы еще позапрошлого века, налил там рюмочку и выпил, как лекарство… Через несколько секунд ему стало легче, он поглядел заблестевшими глазами на Сашеньку, сбросил халат, оставшись в рубашке и брюках, сел на кожаный диван, снял видавшую виды обувь и прилег на подушечку с изображением бедуина. Он эту подушечку взял трофеем в каком-то маленьком немецком городке. Там у него еще был временный трофей — блондинистая немка с толстыми ляжками, такой вкусный трофей!.. На этом воспоминании академик вдруг увидел склонившуюся девушку, укрывавшую ему ноги пледом, и такой аппетитной показалась главврачу ее задница, обтянутая халатиком, что вдруг его рука сама потянулась, тронула подагрическими пальцами упругость девичьего тела… Сашенька обернулась и посмотрела на профессора с удивлением. Он не понимал ее взгляда, боялся укора и презрения, а потому поспешил оправдаться: — Наверно, вы последняя, к кому я прикоснулся в жизни в таком аспекте… Черт попутал… Простите… |