
Онлайн книга «Право на возвращение»
![]() — В Моссаде? Я был уверен, что разведки не существует. — Мы старательно поддерживаем в людях эту уверенность. — И что ты там делаешь? — Участвую время от времени в спецоперациях. Веду допросы дома, в штаб-квартире, иногда выхожу «в поле», когда нужен соответствующий язык. — Ты будешь допрашивать моего сына? — Если все пройдет по плану. — Балин обещал мне, что с его головы не упадет ни один волос. — За кого ты нас принимаешь, Брам? Брам посмотрел на него с сомнением: — Будет лучше, если я тебе не отвечу. А голландцам известно, что мы тут делаем? — Нет. Официально мы в Берлине. Я навещаю родственников. У меня там и правда родственники. Брам тоже летел до Берлина, а в Амстердам добирался поездом. На границе проверки не было. Он представления не имел, что случится, если ему придется предъявить паспорт. Хотя паспорт был настоящий, Балин добыл его перед поездкой Брама в Казахстан. — И какой у нас план? — спросил Брам. — Или это вопрос непрофессионала? — Мы все здесь непрофессионалы. — Макс кинул пять кусочков сахара в свой кофе. — Мы отвезем его в безопасное место, как только поймем, что он здесь делает. — Мы знаем: работает в магазине. — И еще чем-то занимается, ты понимаешь, о чем я? — Макс, я был в Алма-Ате, Столице халифата, как они ее теперь называют, я знаю, что там из моего сына сделали сумасшедшего самоубийцу. Это-то я понимаю, будь уверен. — Мы отвезем его в Германию, а оттуда — самолетом в Тель-Авив. — И голландцы вас выпустят? — Мы должны были сделать выбор: работать вместе с голландцами и сделать им подарок, за который им придется когда-нибудь отплатить нам тем же, или забрать Беньямина с собой, пусть все расскажет нам, когда мы допросим его дома. — Он так важен для вас? — Он может сдать нам всю сеть. — Если захочет сотрудничать. — Если захочет сотрудничать, да. Но мы вполне можем этого добиться, — сказал Макс. — Я думаю, ты прав. Балин согласился, чтобы ты поехал в Амстердам только потому, что, по твоим словам, парень может покончить с собой, когда мы его схватим. С такими экстремистами надо держать ухо востро, они просто счастливы, когда им удается умереть. Он может проглотить собственный язык, может захлебнуться стаканом воды — существует бесчисленное множество методов, и нет никаких сомнений, что его им научили. Ты — наш козырь в игре. Ты нужен нам, чтобы он расслабился, чтобы решимость его поколебалась. Ты даешь нам шанс. Балин так считает, и мое начальство — тоже. — Нет ли какой-то иронии в том, что он выбрал Голландию? — Не думаю, что это место что-то для него значит. Он ведь никогда не был в Голландии? Брам покачал головой: — Нет. А в Принстоне мы говорили по-английски. — Вот что мы думаем, по крайней мере, так считают наши аналитики: прошлой весной в одном из районов, в западной части города, устроили референдум. Они хотели получить автономию и управлять своим анклавом по законам шариата, по примеру общины Брэдфорда, в Англии, которая проделала это два года назад. В районе девяносто пять процентов населения мусульмане, но противников отделения оказалось немного больше, и они выиграли. Исламисты жутко разозлились. Всех, кто голосовал против, называют ханжами и дезертирами, и, может быть, они решили их наказать. — Через неделю. Двадцать девятого, — сказал Брам. — С чего это ты решил? — изумился Макс. — Я читал об этом в досье. Что связывает твоего сына с китайцами? С китайским Новым годом? С годом Змеи? То, что в день исчезновения твоему сыну привиделись змеи? — Да. — Некоторые из наших аналитиков и психологов, и из тех, кто работает на Шабак, считают, что ты — законченный мешугинер. Брам пожал плечами: — Мне кажется, мой сын может так думать. Если его на самом деле прислали сюда для совершения теракта, день он должен выбрать сам. Я знаю, что он помнит какие-то картинки. Змей. Он рассказывал об этом друзьям в приюте. И он выбрал этот день. Начало года Змеи. Макс покачал головой: — Он — упертый мусульманин. Он не будет копаться в китайской мифологии. — Он все еще помнит что-то из прошлого, по-другому и быть не может. Ему было четыре года, когда его украли. Он мусульманин, да, фанатик, но воспоминания подспудно хранятся в его памяти. Картины. Голоса. И это лишает его уверенности. — Будем надеяться, что ты прав. — Мне глубоко насрать, чего вы от него хотите. Я хочу, чтобы он вернулся, выучился, женился, чтобы стал одним из тех, кто помогает нам лучше понять окружающий мир, тебе ясно, Макс? — Мне ясно. Но я здесь не в качестве отца. Моя забота — безопасность страны. Нас зажали со всех сторон, и мы не можем повернуть назад; счастье еще, что у нас есть субмарины с ядерными ракетами, иначе они давно взорвали бы реактор в Димоне… — Они не будут взрывать реактор в Димоне. Ядерные осадки упадут на палестинские территории, и там все передохнут. — Брам, дорогуша, они уже несколько раз пытались это сделать. — В чем ты, собственно, хочешь убедить меня, Макс? — спросил Брам нетерпеливо. — Ни в чем. Я тебя понимаю. Но он может рассказать нам очень много о том, что происходит в Центральной Азии. Наше положение значительно укрепится, если мы узнаем то, что знает он. Индия, Китай — у всех проблемы с экстремистами. Китайцы за эти годы подавили множество исламских восстаний, а если у нас будет что предложить коллегам из тех мест, мы и от них кое-что получим. Твой сын — главный приз в лотерее, Брам. — Я хочу подарить ему жизнь. Я не хочу, чтобы вы его сломали. — Мы знаем. Мы будем очень осторожны. — Я хочу забрать его в Москву. Макс улыбнулся: — Я — в Тель-Авив, ты — в Москву. Как твоя Эва, когда ей рожать? — Хочешь, чтобы я тебе сказал? Все равно ведь не поверишь. — Неужели двадцать девятого? — поразился Макс. — Двадцать девятого, да? — Да. Макс недоверчиво покрутил головой: — Твое безумие заразительно… — А что твоя девушка? Которая работала в больнице? — Все кончено. — Хреново, — посочувствовал Брам. — Такие дела… А тот мальчик, почему ты привез его с собой? — Он был ужасно одинок. Макс кивнул, сразу став серьезным. Потом спросил: — Выпить не хочешь? К кофе ты даже не притронулся. Виски? Водки? — Нет, только не алкоголь. |