Книга Провокатор, страница 71 – Сергей Валяев

— Ладно, Алеха, пустое… Еще смастеришь. — Встречающие обняли друга. — Молодец, что приехал.

— А Шурка-то Беляев?

— О-о-о, Шурка уже баньку маракует. Ты ж его знаешь, жуть хозяйственный, как вошь на сковороде.

— Как бы баньку не спалил, — заметил Ухов. — Надо поспешать, братцы.

— Правда твоя! — И старики покинули грязную платформу, по которой гулял мусорный ветер.

О, русская банька — чудо из чудес. С легким паром, с молодым жаром! Что может быть прекраснее и целебнее в жизни для тела и духа. Пар костей не ломит, а простуду вон гонит. Пар добрым людям по скусу. Отхлещет себя русский человек березовым веничком, полежит на горячем полке до сладкой одури и будет с тела сухарек, а с души лебедь-с… Хорошо! И вроде жить дальше не страшно! И за милую отчизну живота своего не жалко.

…Клубился крепкий пар — пар скрадывал старость и лица. Только по голосам можно было угадать, кто есть кто. Голоса были молоды, точно старики сбросили с плеч многопудье лет.

— Эй, мужики! — кричал Минин. — А деревеньку-то помните? Как ее?.. Пер… Пер…

— Пердищево! — был прост Беляев.

Все захохотали, захихикали, замахали вениками. Минин вспомнил:

— Первищево!.. За Курском… Как тогда в баньке исповедовались? У-у-у!

— Сорок третий — как вчера, — выдохнул Ухов.

— Да, накромсали фрицев, — проговорил Дымкин.

— А они нас, — заметил Беляев.

— А мне обещают триста марок в зубы… компенсация, — признался Ухов.

— И возьмешь, Леха? — спросил Беляев.

— И возьму, Саня.

— Вот-вот, кто кого бил, кто кого победил? — снова спросил Беляев. Суки продажные, шкуры кремлевые.

Минин у печи закричал:

— Мужики, вжарю парку!

И вжарил. Все заорали не своими голосами:

— Ууааа! Ааа! Хозяйство ж вкрутую!.. Командир, а ты как тот барин: дом, банька? — позавидовал Беляев.

— Шура, чужому счастью завидовать — своего не видать, — укоризненно заметил Дымкин.

— Демхер нам всем в жопу — вот что такое счастье, — сказал Беляев.

— А ты не подставляйся, милок, — перевел дух Ухов.

— Ага, как в том анекдоте! — хохотнул Беляев. — Сбирает мужик в лесу грибочки. Вдруг из кустов бабка с ружьем: «Чего, милай, чай, хошь меня, старую, дрюкнуть?» Мужик: «Не, бабка, и мыслей нетуть». А та: «А-а-а, прийдец-ц-ца».

Все засмеялись. Выступил Дымкин:

— Дедок зашел случаем в магазин, где компьютеры. Выходит, головой качает: «Ну, новые русские, совсем того — коврик для мышки?!»

Посмеялись. Ухов спросил:

— А про Кремлевскую стену?.. Гость столицы у стены спрашивает москвичку: «А чего, гражданка, стена большая? Такая высо-о-окая?» А та: «Чтоб бандиты не перелазили». А гость спрашивает: «Отсюда туда — или оттуда сюда?»

Все хохотнули, но смех был грустен и печален. Беляев закричал:

— А хотите стих? «Как она там ни вертелась, / Как ей только не хотелось…» Это я про демократию нашу, мать ее, сучу, так!

Минин крякнул:

— Мудозвон ты, Шура! И стих твой…

— А что, командир, стих мой неверный? — нервно взвизгнул Беляев.

— Хватит вам, голожопники, — попытался примирить всех Дымкин.

— Что и говорить: стих верный, — заметил Ухов.

— Ну? — удивился Беляев.

— Хрен гну! — заорал в сердцах Минин и плеснул на камни из ковша — и пар, как горький дым войны, накрыл и его, и его боевых друзей, их голоса, их тела… И казалось, что их уже нет, молодых и бесстрашных.

И сидели старики в тихом плодоносном саду — отдыхали после баньки. И печаль была на их светлых лицах. И слушали они себя и тишину. А тишина была такая, что был лишь слышен непобедимый, неутомимый червячный жор в наливных яблоках.

— Помирать не хочется, а надо, — сказал потом Ухов.

— Первый я, — то ли пошутил, то ли нет Минин.

— А моя Тася, внучка, говорит, — вспомнил Дымкин, — ты, дед, скоро умрешь, а я тебя жалеть не буду, ты меня заставляешь кашу есть.

— Ага! — нервно вскрикнул Беляев. — Всем нам уж могилку братскую сготовили. Всех мы пережили, а этих… — неопределенно кивнул в сторону дощатого нужника.

— Вошка и гнида — даже людям хорошим не обида, — глубокомысленно заметил Ухов.

— Вот-вот! Видно, харчи дешевы стали — рыло, гниды, себе сростили! закричал Беляев. — Пидрасссы!

— Саня, черт! — не выдержал Минин. — Что ты все каркаешь?

— Во! Анекдот вспомнил про ворон, — решил снять напряжение в беседе Дымкин. — Новая американская ракета вот-вот взлетит…

— Уже смешно, — сказал Ухов.

— А на дереве у стартовой площадки две вороны. Первая говорит: «Взлетит!» «Не взлетит!» — каркает ее подружка. Запуск — ракета взрывается. «Это ты накаркала», — говорит первая. А вторая: «Служу Советскому Союзу!»

Старики засмеялись, но вяло; похекали, запили кашель и горечь кваском, понимающе поглядели друг на друга. И замолчали. И сидели в белых нательных рубахах. И тишина была такая, что был лишь слышен непобедимый, неутомимый червячный жор в яблочных сердцевинах, похожий на хруст ломаемых человеческих судеб.

Освежившись под душем, я почувствовал, что мир приобретает привычные очертания. Классов заторопился:

— Не пей, прошу тебя, Саныч. Сегодня ты должен быть трезвым как стеклышко.

— А что у нас сегодня? — забыл я.

— Показ! — поднял палец. — Очень важный показ. Если повезет — срубим бабки для твоего будущего фильма.

— Это ты говоришь каждый день, — заметил я.

— Ты о чем?

— О бабках.

— А ты знаешь, какая ситуация в стране?

— Догадываюсь.

— До кина никому нет дела.

— Есть, — отмахнулся я. — Плохо ищешь, Классов.

— Ищи ты! — оскорбился мой исполнительный директор. — Я из шкуры лезу. Думаешь, приятно просить?

— Во-первых, у тебя такая профессия, — резонно отвечал я. Во-вторых, у тебя такая национальность, а в-третьих…

— Не трогай мою национальность! — взбеленился Классман. — Ты ведешь себя, как черносотенец!.. Пьешь-жрешь-срешь, а голова болит у меня! Ты мне осточертел! Ты живешь иллюзиями! Мир изменился, а ты остался у параши цивилизации!

— Красиво говоришь, товарищ!

— И-и-идиот! — И ударил входной дверью так, будто забил крышку гроба.

Ничего себе — день начинается, друзья мои, почесал мытый затылок. Я что — сливной бочок для чужих истерик? Нехорошо так нервничать, если можно спокойно принимать мир таким, какой он есть. Неправду говорит Классов — я тоже меняюсь. И в лучшую сторону. Например, сочинил гениальную быль о Т-34. И мечтаю запечатлеть эту боевую современность на кинопленку. Для этого нужен всего 1 (один) миллион долларов. Мой директор Классов утверждает, что таких денег в стране нет. Есть, смею утверждать, есть. Надо только уметь искать нуворишей, имеющих вышеназванную сумму для мелких расходов. Кто это может быть? Правильно — банкиры, бандиты, бляди (в широком смысле слова) и, конечно, политики. Классцман утверждает, что ведет со всеми заинтересованными сторонами переговоры. А зачем говорить, если надо хорошо надраться и решить проблему раз и навсегда? Что ж, подозреваю, нужно лично вмешаться в ход истории.