Книга Всадники "Фортуны", страница 25 – Ирина Измайлова

— Специалисты полагают, что эта завершившаяся трагедией история знаменует крушение спортивной карьеры Даниэля Лоринга. («Интересно: что за специалисты? Хоть бы одно имя назвали!» — с яростью подумала комиссар.) Вне зависимости от того, будет ли ему предъявлено обвинение в непредумышленном убийстве механика, или адвокаты спортсмена сумеют предотвратить скандальный судебный процесс, но признание «великого Лорни» равносильно публичной капитуляции. Скорее всего, правы были те, кто советовал Лорингу оставить спорт еще в прошлом году.

Айрин переключила канал. Опять новости и опять — почти то же самое, только голос был женский, и ведущая, тоненькая амуроподобная блондинка, появилась в кадре на фоне мелькающей трассы Килбурна.

Еще одни новости — и снова в том же ключе, лишь чуть суше.

На спортивном канале весь экранчик заняла физиономия, у которой расстояние между ушами было вдвое больше, чем от лысины до кончика подбородка. Физиономия оказалась спортивным психологом и принялась вещать о факторе усталости, о неизбежной завышенной самооценке при постоянном успехе и поклонении публики, о дурном влиянии фанатов и прессы.

Айрин устала слушать сплюснутоголового психолога, снова щелкнула пультом, пару минут наблюдала какую-то стрелялку, потом поймала еще один новостной канал.

— Но ведь совсем недавно казалось, что Лорингу «сноса нет»! — бодро заканчивала вопрос популярная мулатка — ведущая семейного канала. — Как могло случиться, что кризис наступил так внезапно?

Камера отъехала, и за широким столом рядом с ведущей показалась красивая, но суровая дама в строгом синем костюме:

— Понимаете, — голос дамы в синем был полон металла, — внезапно — это только так кажется. Кризис назревал давно. Вспомните начало сезона: неспортивное поведение Лоринга во время заезда в Лос-Анджелесе, его упорное нежелание принести извинение за очередной таран на трассе. (Очередной! Ого! Уже и врем?) Многое говорило о том, что он пережил свою славу. Понимаете, уходить надо вовремя!

— А время определяешь ты? — спросила Айрин экранчик и выдернула вилку.

Промелькнувшая только что вакханалия истеричного торжества на что-то походила. Будто все это уже было. Стоп! Но почему они так радуются? И почему так торопятся? А-а! Ведь материал-то — «левый»! Все равно, что контрабанда. Журналистам не разрешили присутствовать в офисе «Лароссы» во время отчета комиссара полиции, они проникли туда под чужими именами и вместе с представителями других команд дали обязательство о неразглашении того, что услышат. Значит, их сегодняшние заявления завтра будут официально опровергнуты, руководство «Лароссы» предъявит иск нескольким агентствам, а те сделают вид, что извиняются… Обычная тактика! Но сегодня — их ночь. Их шабаш. Сегодня клыкастые журналюги пьют свежую кровь.

Какой-то великий актер однажды сказал, что публику довольно легко можно убедить, а вот разубедить почти невозможно!

Айрин взяла трубку и набрала номер. (Со времени ее звонка Нилу Робертсу прошло больше часа. Если он уже выполнил приказ — запись будет что надо!)

Как она и думала, телефон пискнул всего четыре раза.

— Да, комиссар.

— Я не разбудила вас, мистер Лоринг?

— Нет. Я ждал вашего звонка. Куда и когда мне приехать?

Покорность голоса не обманула Айрин: одно неверное слово — и он пошлет ее к дьяволу.

— В ближайшие дни никуда приезжать не надо. Поговорим после заезда.

Даниэль засмеялся:

— О-о-о, как тактично! Но зря. О заезде можно не беспокоиться: я стартую с семнадцатого места, перспектив маловато. Спросите, почему с семнадцатого, если на квалификации взял седьмое?

— И так понятно. Вы же сами догадались, что я люблю гонки. Раз будет новая машина, то и новый мотор. А смена мотора после квалификации наказывается откатом на десять мест, независимо от того, кто был виноват в неисправности.

— Точно, — подтвердил Лоринг. — Но для чего вы звоните?

— Чтобы вы выключили телевизор и послушали меня.

— Я его уже выключил. Они все говорят одно и то же. А так как никто из них не был аккредитован на собрании в Килбурне, то завтра будут извиняться за «неточности». Что, впрочем, уже ничего не изменит!

— Вот-вот. У меня недавно был Ларс Веллингтон.

В трубке послышался смешок:

— А-а-а, Ларри! Представляю, чего вы наслушались!

— Я услышала много хорошего, Лоринг. Ларри — редкий парень. Надеюсь, вы цените его преданность.

— Ценю. Но дальше-то что?

— Он навел меня на интересную мысль. Кажется, я знаю, из-за чего вы на самом деле изувечили свою машину.

— Да? И из-за чего же? — в голосе Даниэля прозвучало неподдельное удивление.

Айрин усмехнулась:

— Об этом при встрече. Веллингтон сказал, что вы любите классическую живопись. Это так?

— Он преувеличил. Как всегда, постарался сделать мой портрет посимпатичнее. Со своей точки зрения. Хотя, пожалуй, да, люблю. Потому что она не врет. Но при чем здесь?..

— А классику в музыке вы тоже любите?

— Комиссар! — кажется, Даниэль растерялся. — Что это с вами?

Но она не смутилась:

— Имя Никколо Паганини вам что-нибудь говорит?

— Великий итальянский скрипач восемнадцатого… или девятнадцатого? В общем — какого-то замечательного века, когда ездили не быстрее шестидесяти километров в час. Кажется, он еще и писал музыку. Как-то сыграл целый концерт на одной струне. Или это был не он?

— Он! — подтвердила Айрин. — За великое мастерство ему приписывали связь с нечистой силой. А еще он вывел формулу, которая действует так безотказно, что лично мне от нее не по себе. Не слыхали?

— Нет. Сгораю от любопытства!

— Паганини сказал: «Способным мешают, талантливых ненавидят, гениальным мстят!» И я не знаю лучшего определения того, как общество относится к людям с исключительными способностями.

В трубке воцарилось молчание. Потом Даниэль осторожно спросил:

— Для чего вы мне это рассказали? Выходит, я могу считать, что вы на моей стороне?

— Не можете. Я представляю закон, а закон — это такая сволочь, которая никогда ничьей стороны не принимает: он сам по себе. И если вы виноваты, то придется отвечать. Впрочем, думаю, у вас не будет проблем с адвокатами.

Лоринг рассмеялся:

— Не будет! Но до них дело не дошло — мне еще никакого обвинения не предъявили. Не могу понять вас, комиссар Тауэрс! Все-таки чего ради вы мне позвонили?

— Чтобы дать совет. Хотя, может быть, вы в нем и не нуждаетесь.

— Если вы хотите посоветовать говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды…

— Вы путаете, сэр: я не судья, а сыщик. Совет простой — перестаньте бояться чужой ненависти. Потому что это уже не ненависть. Это — месть. А мстят всегда побежденные. И кстати, о заезде. Вы ведь можете его выиграть. Даже — стартовав с семнадцатого места. Доброй ночи!