Онлайн книга «Склейки»
Нам во Дворец спорта. Международные соревнования среди юношей. Кажется, вольная борьба. Я в напряжении: ничего не понимаю в спорте, но ехать надо, дежурство по внеурочным съемкам – мое. Во Дворце спорта шумно. Проходим фойе и сразу на трибуны. Самые нетерпеливые зрители уже занимают места, ледовая арена застелена ковровым покрытием, на нем – квадраты борцовских ковров. Я верчу головой, надеясь высмотреть хоть кого-то знакомого. Сначала мне везет: мимо пробегает наш Сашок. – Саш! – останавливаю его я.– Кто тут главный? Он слегка притормаживает и бросает через плечо: – Семен Васильевич! – и бежит дальше. – Какой? – растерянно спрашиваю я. – Стасюк. И Сашка уже нет. Я в растерянности. Знать бы, где искать этого Стасюка, кто он и как выглядит. Трибуны заполнены уже на треть, времени остается совсем мало. Еще полгода назад я начала бы паниковать. Сейчас не начну: знаю, что выкручусь, иначе не бывает. На этот раз спасение приходит сзади: настойчивая рука теребит меня за плечо, и знакомый голос тараторит: – Не стоим, не стоим, ребятки! Быстренько, быстренько! Сейчас в фойе короткий брифинг, и начинаем! Поворачиваюсь: пресс-секретарь губернатора. – Вадим Петрович, а кто будет? – Сам будет. Наш. – А кто еще? – Я прекрасно понимаю, что губернатор вряд ли может дать красивое интервью о борьбе: так, всуну его в сюжет, чтобы руководство было довольно. – Кто-нибудь будет.– Вадим Петрович улыбается.– Главное, будет Наш, остальное (нам, ну, ты понимаешь...) уже не важно. Выхожу в фойе, нахожу полотно с символикой соревнований – здесь будет брифинг. Витя выставляет камеру, прицеливается, а я смотрю, как сквозь толпу плывут випы. Губернатор низенький, его почти не видно. За ним – один из замов, а следом – огромный человек. Он кажется выше любого из зрителей как минимум на две головы. Идет, смущенно улыбается направо и налево, и только улыбка делает симпатичным его лицо с широкими скулами, мощной нижней челюстью, маленькими глазами и бритым почти налысо черепом. Я видела это лицо не один раз, но не помню, где. Растерянно оборачиваюсь: важно выяснить, кто это, пока они еще не дошли. За моим плечом – Сашок. – Саш, кто это? – Где? – Вот это, большой. – Ты, мать, даешь! Это Карелин. Они уже подходят. Я с ужасом понимаю, что не помню имени Карелина, тем более – его отчества. Вокруг губернатора, зама и спортсмена – полукруг. За невидимой линией топорщатся микрофонами и диктофонами журналисты. За их спинами – операторы. Витя толкает меня в спину, и я изгибаюсь так, чтобы мое плечо не попадало в кадр: рука и живот – вперед, плечи и голова – назад. Все трое интервьюентов говорят по нескольку общих фраз. Этого вполне достаточно, чтобы посветить в кадре губернатора, но от Карелина нужно что-то особенное. Другие задают ему вопросы. Некоторые из них хороши, но по неписаным правилам мне не взять ответы в сюжет. Нужно спросить что-то свое. Ничего не понимаю в борьбе, и спина затекла, а Карелин выше меня, мне кажется, на целый метр. Хочется бросить все и уйти, но я все-таки спрашиваю: – А как вы оцениваете шансы России на победу в турнире? За вопрос стыдно. Я даже не знаю, какие страны соревнуются, но что-то же делать надо. Мне бы в театр или на выставку. Но приходится работать здесь, как ни крути. В глазах Карелина тоска. Я его понимаю, мне и самой тоскливо. Но он привык, он застенчиво улыбается и отвечает. Я облегченно выдыхаю: на одном только этом синхроне можно сделать сюжет. 19 декабря, понедельник Часы тикают ненормально быстро: там-дам-дам-дам. Не успеваю считать секунды. Жмурюсь, стараясь выгнать тиканье из головы, но становится интересно: что с часами? Открываю глаза. Секундная стрелка движется спокойно, как всегда. Тикает за окном: быстро-быстро стучат по жести карниза капли с крыши – оттепель. Носы сапог загребают серый от влаги снег. В правом уже мокро. Мои кудряшки завились мелким бесом – совсем неприлично. Народу на остановке полно, все зябко кутаются в шубы и куртки – сыро. Маршрутки битком, и я решаю ехать на троллейбусе. Меня прижимают к поручню, он больно давит на грудь. Перед носом – красный пуховик, и я поджимаю губы, стараясь не испачкать его помадой. В спину давит что-то острое: то ли локоть, то ли угол дамской сумочки. Терплю целых пять остановок. Моя сумка на длинном ремне то и дело пытается от меня уплыть, и я выдираю ее, зажатую чужими телами, обратно. Вываливаюсь в мерзкую оттепель и чувствую себя почти счастливой. Офис сегодня на редкость приветлив: сначала встречаю Аришку, потом, у самого кабинета,– Диму. У него на плече кофр, в руке – штатив. – Ты куда? – шепчу я. – С рекламой, на съемки, на целый день. – Ясно. Коридор пуст, и мы целуемся: нежно, легко. Сразу становится неважно, что сыро, что в сапоге хлюпает, и что я не разбираюсь в вольной борьбе. За дверью «Новостей» еще один подарок. – Езжай,– говорит Данка. – Куда? – интересуюсь я, разматывая шарф. – Лекционный зал. Там какой-то фотограф. Какой-то Шапитько. Открытие в пять, но в пять нам поздно, и я договорилась на сейчас. Фотограф там, чего-то доделывает. Сразу становится легко и свободно: это – мое, это я могу. – Возьми мою кассету, а? – говорит Данка. – Зачем? – Мне для халтурки надо – какое-нибудь культурное событие, чтобы был видеоряд. Я киваю. Лекционный зал невелик: одна просторная комната, театральные краснобархатные кресла придвинуты к стенам, над ними – фотографии. Невысокая полная женщина в сером деловом костюме скотчем подклеивает на стену возле каждой из них ярлычки с названиями. Из служебного помещения, мягко постукивая резиновыми набойками костылей, выплывает Анна Владимировна. Ее безжизненные ноги тонки, едва заметны в широких складках брюк. Ноги – костыли – ноги. Почти неслышно, почти без усилия. Огромные глаза, большой выразительный рот, короткая стрижка и два кокетливых завитка возле ушей. – Здравствуйте! – весело говорит она.– А это наш художник, Инночка Шапитько. – Очень приятно.– Я тоже улыбаюсь.– Мы сначала поснимаем, хорошо? Я заодно посмотрю. А потом поговорим. Вы работайте, не обращайте на нас внимания. Инна смущенно кивает и идет доклеивать ярлычки. Смотрю работы и с облегчением понимаю, что мне нравится. Особенно две. На одной – яблоневая ветка. Густые листья и два ярких бело-зеленых яблока, на них – снег: подтаявший, смерзшийся в льдинки. Яркое солнце, в льдинках – радуга. Грустная улыбка уходящего лета. |