Онлайн книга «Склейки»
Уже выхожу из дворика, когда за моей спиной вспыхивает свет фар, и моя черная тень падает на снег, медленно начинает удлиняться и ползти в сторону, словно собирается вскарабкаться на стену дома. Отбегаю на тротуар. Это нелегко, потому что весь он покрыт подтаявшим льдом, и ноги скользят. Машина коротко и громко сигналит. Звук так резок, что я пугаюсь, останавливаюсь и прижимаюсь к стене, боясь съехать со скользкого тротуара прямо под колеса. Открывается дверца, в салоне вспыхивает свет, и я вижу Диму, который зовет меня: – Чего стоишь? Садись! – На его губах вымученная улыбка. Я подхожу к машине с его стороны: не спешу оказаться внутри. – Не знала, что ты меня ждешь,– говорю я. – Я всегда тебя жду,– отвечает Дима. – Я не знала,– повторяю я. – Садись.– Он тянется к пассажирской дверце и открывает ее. – Дим,– я осторожно пытаюсь возразить,– я очень устала. Домой хочу. Его машина с ярко освещенным салоном стоит на фоне темной, жуткой улицы, застроенной старыми домами, засаженной яблонями, распустившими над ней черные корявые пальцы. Машина – часть этой улицы, а я хочу на проспект, туда, где, свистя усами, едут прямоугольные троллейбусы, где свет и новогодние гирлянды. Но Дима не пускает. – Хорошо,– говорит он.– Я отвезу тебя домой. В его голосе усталость и злость, я хорошо их слышу. Но аргументы против кончились. Покорно вздыхая – так вздыхали, я думаю, жертвенные коровы – я сажусь в машину. Дима тихонько подъезжает к главной дороге. Машина движется крадучись, словно на цыпочках. Останавливаемся, и я с тоской провожаю глазами длинноусый троллейбус, битком набитый людьми. Вижу серую куртку, размазанную по стеклу двери, ее краешек, защемленный и торчащий наружу. – Вот,– говорит Дима,– сейчас бы тоже так поехала. Я киваю. Дима включает музыку. Мы выворачиваем на проспект, машина едет в потоке других машин, и я успокаиваюсь. Все становится привычным и нормальным, и длинный разрез на моей сумке перестает меня интересовать. Я дремлю, убаюканная музыкой и машинным теплом, как вдруг происходит страшная вещь: на следующем перекрестке мы вдруг сворачиваем. – Ты куда?! – Я мигом просыпаюсь. – Оксан, мне просто хочется тебя покатать. – Ты обещал домой! – Мне очень страшно. – Оксан, ты дремли, а я просто тебя покатаю. Съездим в лес, подышишь свежим воздухом. Не волнуйся: если совсем-совсем устанешь, я отнесу тебя домой на руках. – В лес?! Перед глазами картина: проселочная дорога, рыхлые, подтаявшие сугробы. Северный ветер бьет старые сосны по стволам и кронам, и они стонут от безысходности. Впереди – темнота, рваные тучи – клочьями по небу. Свет фар меркнет. Тишина: ни звука, кроме стона высоких деревьев. Темнота. Слезы подкатывают к глазам. Я плачу и говорю, умоляюще сложив руки: – Димочка, миленький, отпусти меня... Пожалуйста, отпусти... Ну слышишь? Он резко сворачивает вправо, к обочине, и бьет по тормозам. Я смотрю в окно: за ним темно, и ветви деревьев чернеют на фоне темного неба. Но паника проходит быстро: это городской парк, и девятая маршрутка ходит отсюда прямо до моего дома. – Оксана, ты просто объясни. Ты просто скажи, что... Но я не слушаю, что он там бормочет. Дергаю ручку двери, но дверь не открывается. С тихим вздохом Дима наклоняется ко мне. Сначала отстегивает ремень, потом открывает дверь. Я сижу, вжавшись в спинку кресла. От Димы пахнет сигаретами, от запаха меня начинает мутить. Едва открывается дверь, я выпрыгиваю из машины и бегу к остановке. Здесь всего два человека, но даже от этого я чувствую себя лучше. Оборачиваюсь, высматривая Диму, но его уже нет. Он уехал, и мне становится стыдно, что я так испугалась. «Но,– говорю я себе в утешение,– сумку порезал он, больше некому». 21 декабря, среда Спешу в офис: у меня елка в театре кукол. Пошли легкие для редактора новогодние дни: Данка светится счастьем. Каждый день елки, праздничные конкурсы и гулянья; Дума и Законодательное Собрание спешат доутвердить бюджеты – так что выпуски заполняются быстро. То же будет и в январе: после каникул все начнут подводить итоги прошлого года, а пожарные, скорая помощь и милиция – еще и итоги праздников. Не надо быть гадалкой, чтобы собрать воображаемые выпуски января уже сейчас. Каждый год одно и то же. Сюжет про куклы – легкий и приятный, и только одна мысль омрачает это утро: вдруг мне придется ехать с Димой? Выхожу из подъезда и – раз! – кто-то хватает меня за рукав. Выдергиваю руку, оборачиваюсь: он. Я уже не боюсь его: такое ощущение, что вчера перебоялась на всю жизнь. – Ты что? – спрашиваю я. – Хочу проводить тебя на работу,– отвечает он и достает из пачки сигарету, но не прикуривает, так и держит в руках. – На машине со мной,– продолжает он,– ты, как я понимаю, не поедешь? Я пожимаю плечами. – Ладно,– он не уговаривает, словно все уже для себя решил,– поехали на троллейбусе. Мы идем к остановке. – Что случилось? – спрашивает он, в голосе его тоска, усталость и злость.– Оксана... – Мне порезали сумку. Дима останавливается и смотрит на меня недоуменно. – В троллейбусе мне порезали сумку. Позавчера,– поясняю я. – Как порезали? – Он все еще не понимает.– Карманники? – Видимо, нет. Телефон и деньги на месте. – Но что-то пропало? Или нет? – Пропало. – Что? – Моя кассета. Та, где первые девять минут – Эдикова запись. – Ты думаешь, сумку резали ради нее? – А как же иначе? – Ну, может быть, хотели украсть кошелек, но не успели, а кассета выпала сама, случайно? Я вздыхаю и отворачиваюсь: ложь, в каждом его слове – ложь. К остановке подходит троллейбус. Я собираюсь бежать, чтобы успеть на него, но Дима хватает меня за плечи. – Стой,– говорит он.– Ты думаешь, что я украл кассету? Ты боишься меня?! Но почему, Оксанка? Зачем она мне? – Я не знаю,– отвечаю я.– Я же не знаю, что за документы на ней были сняты. Ты не объяснил. Вот потому я и не представляю, зачем она могла бы тебе понадобиться. Но разве я могу думать иначе, если единственный человек, который накануне узнал о записи,– ты. И ты знал, на чем я езжу на работу. И ты... – И я,– Дима зол, как черт,– мог затереть эту запись в любой момент, на любой съемке, и еще сказал бы, что ты сама не выставила кассету. Я теряюсь, но ненадолго. – А вдруг,– понимаю я,– тебе самому нужны эти документы? И совсем не надо, чтобы запись исчезала. |