Онлайн книга «Источник счастья. Misterium tremendum. Тайна, приводящая в трепет»
– Диагноз твой точный, – сказал профессор Федору, – вижу, все, что можно было в таких условиях, ты уже сделал. – Вы сами понимаете, профессор, вылечить меня невозможно, – отчетливо произнес Белкин. – Нужно ехать в больницу. Шансы у вас неплохие. – Папа, вот! Я говорила! Умоляю, поехали, ну что ты упрямишься? – Зина, выйди, пожалуйста, и закрой дверь, – сказал Белкин. Она всхлипнула и послушно удалилась. – Почему вы лжете, Михаил Владимирович? Вам это совсем не идет. Я знаю, в любом медицинском учебнике написано: таких, как я, необходимо срочно госпитализировать. И любой разумный врач понимает, что это бесполезно. Такие, как я, обречены. Считайте, что я боюсь сыпняка. Он везде нынче, а в больницах особенно. – Да, сыпняк. Не спорю. Но ваш организм отравлен. Почки не работают. То, что должно выходить, остается внутри, поступает в кровь, в мозг. Еще немного, и будет токсический шок, потом кома. Нужны процедуры, которые здесь провести невозможно. – Дисипль, вы тоже уйдите, – сказал Белкин и слабо махнул рукой. Федор вышел. Михаила Владимировича удивило это странное обращение, но некогда было задавать вопросы. Больной приподнялся, посмотрел на профессора. – Мы оба знаем, что надежды нет. Даже если все сложится идеально, в больнице мне сумеют продлить жизнь еще на пару месяцев, не больше. Несколько недель я пролежу неподвижно, как бревно, под капельницами, с раздутым животом и угасающим сознанием, ради того, чтобы все равно помереть. Не надо этого. Мерзости и так хватает, вся моя жизнь сплошная грязь и мерзость. Я пытался подняться над обыденностью, мечтал приобщиться к древнейшим тайным знаниям, постичь сокровенную суть человека и человечества, я искал духовной высоты, а в итоге очутился в аду, среди маленьких бесенят, ничтожных и безжалостных. – Матвей Леонидович, простите, но я не священник. – Был бы нужен мне поп, я бы позвал попа. Нет. Я просто хочу, чтобы вы поняли меня. Пока стихла эта невыносимая икота и я могу говорить, извольте слушать. – Хорошо. Я готов. Но извольте и вы меня выслушать. Белкин схватил его за руку. – Не надо. Я знаю все, что вы скажете. Препарат может убить. Червь – не панацея. Он выбирает сам, кому жить, кому умереть. Однако мне терять нечего, я обязан использовать этот последний шанс. Уходить сейчас я не имею права. Эффект домино. Падает одна костяшка, и за ней остальные. Их не так много, этих костяшек. Всего несколько людей. Но в их числе – ваша дочь, ваш сын, внук, вы сами, Федор. О своей семье я не говорю… Опять началась икота. Пульс участился. Михаил Владимирович хотел позвать Федора. Нужно было срочно впрыснуть камфару, поставить капельницу. Но Белкин не отпускал его руку. – История с есаулом могла стоить вам и Тане головы. Я сделал так, что никто не поверил Кудиярову, я ускорил его арест, прикрыл вас. Я дал возможность уехать в Германию Лидии Петровне Миллер с внучкой. Останься они, рано или поздно стало бы известно, что препарат у вас есть, что вы его использовали. На вас стали бы давить страшно, непереносимо, не слушая никаких разумных доводов. Ваша дочь уже дважды попадала в списки заложников. Без меня пропадете. Я знаю, на какие жать рычаги, как выстраивать защиту. Я вам нужен. Жизненно необходим. – Матвей Леонидович, невозможно ручаться за результат вливания, это чудовищный риск, я врач, а не убийца. – Когда вы делали те три вливания, вы разве чувствовали себя убийцей? – Я не думал, не чувствовал, только молился. – Вот и сейчас помолитесь, не за меня. За себя и за своих детей. – Икота больше не дала ему говорить, он стал дергаться, лицо побагровело, выступил пот. На ватных ногах Михаил Владимирович дошел до двери, позвал Федора. – Кипяти шприц. – Уже, – сказал Федор, – вам осталось только приготовить раствор. Зина подняла заплаканное лицо, посмотрела на профессора. – Спасите моего папу, прошу вас. Я верю, вы сможете. Федя, ваш ученик, когда-то спас меня и моего ребенка, мы были обречены, как сейчас папа, но он спас. – Я принял у нее роды в декабре шестнадцатого, – шепотом пояснил Федор и добавил громче: – Зина, это невозможно сравнивать. С медицинской точки зрения ни тебе, ни твоей Танечке ничего не угрожало. И все, довольно об этом. Не мешай нам, пожалуйста. Он закрыл дверь в ванную комнату у нее перед носом. На столике, на белоснежной салфетке, лежало все необходимое. Шприц кипятился в стерилизаторе на маленькой спиртовке. – То, что мы собираемся делать, ужасно, – пробормотал Михаил Владимирович, достал склянку из саквояжа и чуть не выронил ее. – Что же ужасного? Мы пытаемся спасти человека, – неуверенно возразил Федор. Михаил Владимирович ничего не ответил. Он готовил раствор, пробовал про себя молиться, но не мог. – Почему вы совсем не верите в успех? Профессор молча помотал головой. – Никого еще препарат не убил, – сказал Федор, – не было ни одного смертельного исхода. – Володя, – прошептал профессор чуть слышно, – ты ввел ему препарат, но он все равно умер. Федор болезненно сморщился, помолчал немного и вдруг заговорил изменившимся голосом, быстро, сипло: – Нет. Я не успел. Он умолял меня, но я боялся, не верил, так же, как вы сейчас. Когда наконец решился, было поздно. Я вернулся с готовым раствором, а Володя уже не дышал. Я пытался запустить сердце, делал искусственное дыхание. Потом, когда окончательно понял, что опоздал, я ввел препарат самому себе. Не три случая благополучного исхода. Четыре. И ни одной смерти. Крысы, разумеется, не в счет. Федор рефлекторно зажал себе рот ладонью, словно хотел упрятать назад те несколько фраз, которые только что вырвались. Он боялся взглянуть на профессора. – Знаешь, я догадывался, – Михаил Владимирович тяжело вздохнул. – Ты тогда слег в лихорадке. Я помню симптомы. Все в точности, как у Оси. Волосы, кожа. Ладно, мы обсудим это после. Они вернулись в спальню. Прошло не больше четверти часа. Белкину опять стало лучше. Зина сидела с ним. Он был в сознании. «Цисты не дойдут до мозга, – подумал Михаил Владимирович, – при такой высокой концентрации аммиака они погибнут в кровотоке». Он отлично понимал: объяснение это никуда не годится. Аммиак совершенно ни при чем. Цисты нечувствительны к продуктам распада. Это одна из привычных сред их обитания. |