
Онлайн книга «Клуб неисправимых оптимистов»
![]() 16
Желая задобрить судьбу, папа выбрал для открытия двадцать второе ноября — годовщину их с мамой свадьбы. Она даже слышать об этом не хотела — для нее эта дата была навечно связана с трагедией — гибелью любимого брата Даниэля. Папа настаивал, и мама сделала вид, что готова уступить. Обольщаться ему не следовало, мама предвидела, что благодаря доделкам убьет двух зайцев: открытие не только отодвинется на несколько недель, но и освободит ее от докучливой опеки Филиппа. Церемония должна была начаться в четыре часа и продолжаться весь вечер. Я вернулся домой, чтобы переодеться. Жюльетта увидела пакеты, ее одолела зависть, и она заканючила свой любимый припев: «Мне нечего надеть». Папа, обзванивавший журналистов, прогнал ее, чтобы не мешала. По его словам выходило, что сегодня вечером в Париже ожидается самое важное коммерческое мероприятие со времен открытия драгстора. [84] Он повесил трубку и объявил торжествующим тоном: — «L’Aurore» будет! Он взял свой список и начал набирать номер «Elle». Жюльетта пришла ко мне, чтобы посоветоваться, нарядов у этой маленькой модницы было более чем достаточно. Я выставил ее за дверь и разложил вещи на кровати. Нерон с интересом наблюдал за мной. В новом костюме и при галстуке я выглядел как взрослый. Я пригладил волосы, развернул плечи, сунул руки в карманы, убрал с лица улыбку, посмотрелся в зеркало и… дал себе шестнадцать, нет — семнадцать лет. Вернулась мама. Ей сделали красивую завивку, и вид у нее был очень довольный. Я повернулся, чтобы позволить ей оценить результат, и тут из ванной донесся папин голос. Он распевал во все горло: «La donna è mobile, qual piuma al vento, muta d’accento, e di pensiero…» [85] Мама изменилась в лице, вскочила, побежала к нему, и они сразу заспорили. — Ты с ума сошел? Дерешь глотку так, что весь дом слышит. — Мне что, уже и попеть нельзя? — Только не по-итальянски. Не хочу, чтобы соседи что-нибудь подумали. — Это «Риголетто»! Верди! Хлопнула дверь ванной. Мама вышла в коридор, а папа снова запел любимую теноровую арию. У мамы был редкий талант — она умела кричать, не повышая голоса. — Прекрати немедленно, Поль! После возвращения из Германии Франк почти не бывал дома. Он прибегал, устремлялся к холодильнику, съедал все, что находил, запирался в своей комнате и часами висел на телефоне — словом, вел себя как заговорщик. Потом исчезал, не попрощавшись. Сесиль тоже его не видела. Она часто звонила и упрекала меня за то, что не передаю брату ее сообщения. Франк не давал о себе знать. Дома он не ночевал. С Сесиль не общался. Она беспокоилась. Никто не знал, чем он занимается. Но в тот день Франк появился. Выглядел он плохо: круги под глазами, недельная щетина. Мама заговорила с ним в резком тоне, и он с ходу взял сторону папы: — Сколько лет ты достаешь нас разговорами о соседях? Плевать, что они думают. Здесь нечем дышать. Мы ходим в мягких тапочках. Приглушаем звук радиоприемника. Осточертело! Мама была шокирована: — Соседей нужно уважать. Они добропорядочные люди, и я не разрешаю… Франк, недослушав, уселся за стол и принялся за жареного цыпленка. Мама попыталась сдержать гнев: — Я рада, что ты вернулся. Скоро открытие, так что переоденься. — Только не сегодня. Я не пойду. — Могу я узнать почему? — У нас собрание ячейки. Я должен все подготовить. — Воистину Господь испытывает меня… — Пойду я туда или нет, это ничего не изменит. Вы без меня обойдетесь. Партия — нет. — Собрание жалкой ячейки для тебя важнее интересов семьи? — Члены этой «жалкой», как ты изволила выразиться, рисковали быть расстрелянными, когда другие жирели и наживались, спекулируя на черном рынке, — если ты понимаешь, о чем я. — Нет, не понимаю, — ледяным тоном произнесла мама. — На что ты намекаешь? — Ах да, конечно, я и забыл, что Делоне во время войны вели себя геройски. Храбрый дядюшка Даниэль. Он погиб не напрасно. — Не смей! Это низко. — Разве Делоне не обогатились на войне? — Это ложь! Нас оправдали. Папа почувствовал, что разговор принимает опасный оборот, и попытался успокоить страсти: — Все это в прошлом, Франк. Я провел в лагере пять лет, а теперь у нас с немцами дружба. Страница перевернута, и слава богу. Я думаю о будущем и о семье. Последуй моему примеру. — Послушай, папа, я действительно должен пойти на собрание. Это очень важно. — Но что может быть важнее нашего магазина? — Увидишь! На этом все могло бы закончиться. Ссора как ссора, каких миллион. Каждый дуется на кого-то, все сидят по углам и копят злобу, а через три дня не могут вспомнить причину размолвки. Не случилось ничего из ряда вон выходящего. Наша жизнь могла бы вернуться в привычное русло, но… Мама расправила плечи и отчеканила: — Сейчас ты извинишься, Франк. Возьмешь назад все свои слова. Наступила долгая пауза. Мамино лицо оставалось бесстрастным, только глаза сверкали. Я знал, что́ ответит Франк. И в глубине души надеялся это услышать, что доказывает, каким глупым я тогда был. — Никаких извинений. Я сказал чистую правду. — Ты возьмешь назад свои слова или уберешься отсюда! Франк встал. В руке у него была зажата куриная ножка. Папа сделал последнюю попытку: — Так, давайте успокоимся. Послушай, Элен, не стоит так нервничать. Франк не хочет идти на открытие — тем хуже для него, нам достанется больше шампанского. — Я не собираюсь и дальше терпеть в доме предателя. Ты немедленно извинишься! Франк яростно отшвырнул обглоданную кость: — Вы меня не скоро увидите! Он кинулся в свою комнату, запихал одежду в рюкзак и ушел, хлопнув дверью. Мы сидели, пытаясь осознать случившееся. В острые моменты нужно уметь промолчать. Проигрывает тот, кто первым открывает рот. — Ты не должна была этого говорить! — буркнул папа. Мама взорвалась. Стала обвинять папу во всех смертных грехах. Соседи наверняка слышали каждое слово. Говорила, что причиной всему его необразованность и политические взгляды семейства Марини. Пусть кто угодно говорит что угодно, в семье Делоне ребенок никогда не позволил бы себе говорить с матерью в подобном тоне, а отец не делал бы отсутствующего вида. И тут произошло нечто из ряда вон выходящее: папа не смолчал, не стал ждать, когда все успокоится, а долбанул кулаком по столу. Да так сильно, что опрокинул хрустальную вазу. Вода разлилась по паркету. Но никто не шевельнулся. |