Книга Нежные щечки, страница 34. Автор книги Нацуо Кирино

— Да, заказы сегодня рано доставил.

— Понятно. Я ужин сейчас приготовлю.

— Да ничего, не суетись. Нужно поговорить.

Они проводили взглядом Рису — та бросилась к телевизору, вот-вот должны были начаться мультики. Оставшись вдвоем в коридоре, они зашептались:

— Что случилось?

— Только что звонили с телевидения. Сказали, что опять снимают передачу о пропавших без вести детях, спросили, не хотим ли мы принять участие.

Так вот о каких «переменах» говорил Огата. Вот они — «перемены извне».

— Давай пойдем! — оживилась Касуми.

Ответ жены явно удивил Митихиро — он посмотрел на нее с подозрением.

— Ты правда не против?

— Правда, пойдем! И Огата-сэнсэй сказал, что уже пора произойти каким-то переменам. Я уверена, он это и имел в виду. Поэтому мы обязательно должны пойти.

— Огата-сэнсэй?

В голосе Митихиро сквозило сомнение. Касуми сделала вид, что не заметила реакцию мужа.

— Да.

— Мне, конечно, все равно, только это опять привлечет к нам внимание. — Митихиро мучили противоречивые чувства.

Через два года после исчезновения Юки они уже участвовали в похожей передаче. Они согласились на съемки, рассчитывая получить хоть какую-нибудь информацию, но результаты были плачевными. На них обрушился поток анонимных звонков и писем — опыт был не из приятных. Большинство людей сочувствовали им и пытались подбодрить. За этой категорией следовали религиозные зазывалы. Но больше всего крови Касуми попортили ложные информаторы и любители позлословить.

К примеру, пришло письмо, где было написано: «Я воспитываю Юку-тян. Она растет хорошей девочкой, не беспокойтесь за нее». В конверт даже не поленились вложить фотоколлаж, где использовалась фотография Юки из объявления о ее розыске. Было и такое тревожное послание: «Видела вашу дочку на Хоккайдо в одежде паломницы». И каждый раз, получив подобное послание, они связывались с Асанумой, и тот проверял достоверность той или иной информации. И почти всегда за этими ложными сведениями стояли любители розыгрышей. Иногда в письмах содержалась и откровенно жестокая клевета. «Мы знаем, что вы убили собственного ребенка. И ее останки лежат на дне Сикоцу. Убив, вы спрятали труп в сарае, а потом под покровом ночи отвезли его подальше от берега и утопили. А в качестве груза использовали бетонный блок». «Преступник ваш муж. Он изнасиловал собственную дочь, а когда она подняла шум, убил ее». «Есть свидетели, видевшие, как вы с Исиямой выходили из отеля. На самом деле девочка — ребенок Исиямы, и мы знаем, что ваш муж убил ее. Сами вы проститутка, а муж ваш детоубийца». «Жена хозяина дачи не внушает доверия. Не сомневаюсь, что это она убила из ревности». «Ребенок пропал по родительскому недосмотру. Возмутительно, что у них еще хватает наглости взывать к общественности через радио и телевидение! По родителям с таким извращенным мышлением Сибирь плачет!»

Стоило об этом вспомнить, и Митихиро тут же начинало трясти от досады и гнева. Именно поэтому он пребывал в нерешительности.

— Неизвестно, что нас ждет на этот раз. Я-то переживу, а ты как?

— Не волнуйся за меня, давай поучаствуем. Вдруг новости будут. У меня почему-то такое предчувствие.

Митихиро хранил молчание, а Касуми энергично продолжала:

— Если ничего нового не будет, тогда в этом году я поеду на Сикоцу одна.

— Ты уверена? Ничего, если я не поеду?

— Ничего, просто у нас по этому поводу разные мнения, — решительно произнесла Касуми.

Во взгляде Митихиро промелькнула печаль отвергнутого. Касуми сожалела, что задела мужа своими словами, но назад пути не было. Стоя перед зеркалом в ванной, она поймала себя на мысли, что однажды испытывала похожее чувство. Было это в тот вечер, когда они с Исиямой решили, что поедут на Хоккайдо, когда она осознала, сколь сильно отдалилась от мужа и сколь на многое готова ради Исиямы.

Сейчас, спустя столько лет, из зеркала на нее снова смотрело лицо женщины, нарушившей супружескую верность.

Автобус исчез. Тот самый, что вечно торчал из сада. Как не бывало. Касуми стояла, остолбенев от удивления, перед домом Огаты. Она пришла, воодушевленная новостью о телепередаче, а тут такое… Касуми стояла и смотрела на сухое углубление в земле — все, что осталось от автобуса.

— Мориваки-сан!

Когда Касуми уже повернулась в сторону крыльца, решив поинтересоваться у жены Огаты, в чем дело, кто-то похлопал ее сзади по плечу. Она узнала верующую, женщину средних лет, с которой не раз встречалась у Огаты. Вроде бы та преподавала родную речь в частной средней школе. У нее всегда было какое-то сонное лицо, но при этом одевалась она ярко, броско: в нарядах ее преобладали розовые и зеленые расцветки. Сегодня на женщине был желтый костюм с короткими рукавами, в руках — голубая сумка.

— Вы, наверное, удивились.

— Да уж.

— Я тоже, когда пришла посмотреть, что происходит, и увидела, что автобуса нет, удивилась. Никогда ведь не думаешь, что церковь может исчезнуть.

Похоже, учительница была растеряна, будто не знала, куда ей теперь податься, и все приговаривала: «Что же теперь делать, что же делать?»

— О чем это вы — «пришла посмотреть, что происходит»?

— А, так вы не знаете?

Учительница в нерешительности бросила быстрый взгляд на дом и, понизив голос, произнесла:

— У сэнсэя серьезное испытание.

— Какое испытание?

— Помните, неделю назад к ним пришла девочка. Ну, та, что из дома сбежала. — Женщина ткнула пальцем в окно второго этажа.

Касуми вспомнила, как в ту ночь, когда она последний раз приходила к Огате, из дома доносились песни подростковой группы.

— Помню, только я ее не видела.

— Говорят, девочке-то было всего тринадцать. А известно это стало, когда дружинники ее задержали в Икэ-букуро [13] . Она, говорят, проституцией занималась. Мне и в голову не пришло, что она одного возраста с моими учениками, так эта девица была ярко накрашена. Я была уверена, что ей за двадцать. Учитель, хотя и знал, что она сбежала из дома, все же укрывал ее у себя. Так в итоге вроде бы девица эта наврала в полиции, что он принуждал ее к сексуальным забавам. Из-за этого учителя позавчера и арестовали.

— Долго его держать, наверное, не будут.

— Кто знает? Быстро вряд ли отпустят.

— А где же автобус?

— Не знаю. Может быть, жена Огаты, осерчав, отправила тот на свалку. Похоже, Огата-сэнсэй не прочь был иногда развлечься с приходящими к нему верующими. Вы вот, Мориваки-сан, тоже ему нравились, так что, может, и к вам полиция придет, — с плохо скрываемой издевкой, будто говоря «а вы ведь даже и верующей-то не были», произнесла женщина.