Онлайн книга «Роковое совпадение»
— Нет. Он совершил отвратительный поступок и человеком был плохим. Натаниэль смотрит на меня: — А ты? Как только место за свидетельской трибуной занимает доктор Робишо, психиатр Натаниэля, Квентин Браун вскакивает с места, чтобы возразить: — Ваша честь, что этот свидетель может пояснить суду? — Ваша честь, показания касаются душевного состояния моей подзащитной, — оспаривает возражение Фишер. — Информация, которую моя подзащитная получила от доктора Робишо о расстройстве здоровья ее сына, имеет непосредственное отношение к душевному состоянию моей клиентки тридцатого октября. — Я разрешаю допрос этого свидетеля, — решает судья. — Доктор, вам приходилось лечить детей, которые теряли речь после сексуального насилия? — спрашивает Фишер. — Да, к сожалению. — Случается, что дети так никогда и не обретают голос в подобных случаях? — Процесс выздоровления длится годами. — Вы по каким-либо признакам смогли определить, сколько времени придется лечить Натаниэля Фроста? — Нет, — отвечает доктор Робишо. — Если говорить откровенно, именно поэтому я и стала обучать его основам языка жестов. Он очень болезненно воспринимал свою неспособность общаться. — И это помогло? — На некоторое время, — признается психиатр. — Пока он снова не заговорил. — Прогресс был неизменным? — Нет. Все пошло прахом, когда Натаниэль на неделю утратил контакт с матерью, Ниной Фрост. — Вам известно почему? — Как я поняла, ее обвинили в нарушении условий освобождения под залог и заключили в тюрьму. — Вы встречались с Натаниэлем в ту неделю, когда его мать находилась в тюрьме? — Да. Мистер Фрост привозил его ко мне, он был очень расстроен тем, что мальчик опять потерял речь. Он вернулся к той стадии, когда единственный жест, который он показывал, означал «мама». — Чем, по вашему мнению, было вызвано подобное ухудшение? — Без сомнения, внезапной и длительной разлукой с миссис Фрост, — отвечает доктор Робишо. — Как изменилось состояние Натаниэля, когда его мать опять отпустили? — Он бросился к ней с криком, — улыбается психиатр. — Волшебный звук! — И, доктор, если придется перенести еще одну внезапную и длительную разлуку с матерью… какие последствия это будет иметь для Натаниэля? — Протестую! — восклицает Квентин. — Вопрос снят. Через несколько секунд для перекрестного допроса встает прокурор. — Доктор, когда имеешь дело с пятилетними детьми, часто сталкиваешься с тем, что они путают события? — Совершенно верно. Именно для этого и назначают слушания о дееспособности свидетеля, мистер Браун. Именно в этот момент судья бросает на него предостерегающий взгляд. — Доктор Робишо, исходя из вашего опыта, бывает, что такого рода дела слушаются в суде через несколько месяцев или даже лет после события, не так ли? — Верно. — И разница в развитии пятилетнего ребенка и семилетнего очень значительна, я прав? — Вы совершенно правы. — Неужели вам не приходилось лечить детей, которые при первой вашей встрече, казалось, не смогут давать показания… однако проходил год, второй — и после проведенной терапии и времени, которое лечит, они могли предстать перед судом в качестве свидетеля, без рецидивов? — Приходилось. — Справедливо ли предположение, что невозможно предсказать, смог бы Натаниэль предстать в качестве свидетеля через несколько лет, не получив значительной психологической травмы? — Это правда, невозможно предсказать, что случится в будущем. Квентин поворачивается ко мне: — Будучи прокурором, миссис Фрост, безусловно, понимала значение временной отсрочки для явки в суд, как вы думаете? — Думаю, да. — И как мать пятилетнего ребенка понимала, какие изменения в развитии произойдут через несколько лет? — Да. Честно говоря, я пыталась убедить миссис Фрост, что примерно через год Натаниэлю будут гораздо лучше, чем она ожидает. Что, возможно, он даже сможет от своего имени давать показания в суде. Прокурор кивает. — Однако, к сожалению, подсудимая застрелила отца Шишинского, и мы уже ничего не узнаем. Судья снимает вопрос до того, как Фишер успевает возразить. Я тяну его за полу пиджака. — Я должна с вами поговорить. — Он смотрит на меня, как будто я из ума выжила. — Да, — уверяю я. — Сейчас. Я знаю, что думает Квентин Браун, потому что вижу происходящее его глазами. «Я доказал, что она его убила. Я справился со своей задачей». И возможно, я научилась не переживать о жизни других людей, но, безусловно, свою собственную спасти я обязана. — Я сама должна, — говорю я Фишеру в совещательной комнате. — Я должна им объяснить, почему это неважно. Фишер качает головой. — Вам же известно, что происходит, если адвокаты слишком стараются. Бремя доказательства вины лежит на стороне обвинения, и единственное, что мне остается, — находить их слабые места. Но если я буду слишком сильно стараться, рухнет вся конструкция. Если слишком много возложить на одного свидетеля — защита проиграет. — Я понимаю, о чем вы говорите. Но, Фишер, обвинение уже доказало, что я убила Шишинского. И я не обычный свидетель. — Я собираюсь с духом. — Уверена, есть дела, когда защита проигрывает потому, что слишком много возлагает на одного свидетеля. Но есть дела, где проигрывает обвинение, потому что присяжные выслушивают подсудимого. Они понимают: совершено ужасное преступление. И хотят услышать почему, так сказать, из первых уст. — Нина, вы едва сидите на месте, когда я веду перекрестный допрос, вам постоянно хочется протестовать. Я не могу вызывать вас в качестве свидетеля, когда в вас живет, черт побери, прокурор! — Фишер садится напротив меня и разводит руками. — Вы мыслите фактами. Но не стоит уповать на то, что, если вы что-то скажете присяжным, они примут это за чистую монету. После заложенного мной фундамента присяжные меня полюбили, они мне верят. Если я скажу, что вас настолько переполняли эмоции, что вы не могли мыслить здраво, они в это поверят. С другой стороны, что бы вы им ни сказали, они уже заранее уверены, что вы лжете. — Они поверят, если я скажу им правду. — Что на самом деле хотели застрелить другого? — Что я не сумасшедшая. — Нина, — негромко говорит Фишер, — это разобьет всю нашу защиту. Нельзя этого говорить. — Почему, Фишер? Почему нельзя объяснить несчастным двенадцати присяжным, что между хорошим поступком и плохим — тысяча оттенков серого? Квентин добьется обвинительного приговора потому, что сказал им, о чем я думала в тот день. Если я выступлю в качестве свидетеля, я расскажу им свою версию. Я могу объяснить, что я сделала, почему это было неправильным, почему тогда я этого не понимала. И присяжные либо засадят меня в тюрьму… либо отправят домой к сыну. Как не воспользоваться таким шансом? |