Книга Король и спящий убийца, страница 75 – Владимир Гриньков

– Врешь! – не поверил Кузьмич.

В толпе раздался злой смех.

– А ты вот в магазин загляни, – посоветовал кто-то. – Попробуй купить там хоть что-нибудь. Обхохочешься!

Лаврухин обернулся к продовольственному магазину и увидел то, чего не заметил поначалу. Нет, сам магазин стоял на месте и был такой же обшарпанный и некрашеный, как всегда, но над входной дверью теперь висела ослепительно яркая вывеска, какие Лаврухин прежде видел только в заграничных фильмах, и на той вывеске большими красными буквами что-то было написано не по-русски. Потоптавшись в нерешительности, Лаврухин направился в магазин. Внутри все тоже было как обычно: сонные продавщицы скучали за прилавками и ассортимент нисколько не изменился. Кузьмич прошелся вдоль прилавка, пытаясь определить, что же тут такого необычного, и вдруг его внимание привлек ценник. Ценник был прислонен к банке со сгущенкой, и на нем стояла какая-то непривычно короткая, необычная очень цифра – пятерка. Поразмыслив, что бы это могло значить, и так и не придя ни к какому выводу, Кузьмич ткнул пальцем в направлении сгущенки и спросил:

– Почем?

– Пять, – нехотя ответила продавщица и демонстративно зевнула.

– Пять – чего? Тысяч?

Продавщица смерила старика тяжелым взглядом и ответила, уже явно начиная раздражаться:

– Пять долларов! С сегодняшнего дня торговля только за доллары!

Лаврухин изумленно воззрился на собеседницу, но еще больше он изумился, обнаружив, что она не шутит.

– Как за доллары? – пробормотал он. – Что за чепуха?

А сам уже вел взглядом по прилавку и видел – точно, в долларах цены. Бутылка водки – три доллара. Пачка масла – доллар. Кило конфет «Мишка на Севере» – пять. И даже закатанные в трехлитровую банку желтые перезрелые огурцы были оценены в заокеанской валюте.

Было заметно, что Лаврухин обескуражен, но сдаваться он явно не собирался.

– Ты что, Танюха, окосела? – осведомился он у продавщицы, которую знал едва ли не с пеленок. – Хватит дурить! Дай-ка мне… – Метнул взглядом по прилавку, выбирая товар. – Да вот хоть печенье.

Печенье, судя по ценнику, стоило доллар. Кузьмич достал из кармана несколько российских банкнот.

– Без долларов не дам! – отрезала продавщица.

– Нет у меня их! Нету! – вспылил начавший терять самообладание Кузьмич. – Пенсию мне рублями дают!

– А мне плевать, – прояснила свою позицию продавщица. – У нас теперь Америка. Рубли отменены.

– Я сейчас тебя саму отменю! – сорвался на крик горячий Кузьмич. – Я тебя, шалава, научу…

– Чего он орет? – сказала вторая продавщица. – Вызывай полицию, Тань.

Таня вышла из магазина, и было слышно, как она кричит:

– Господин полицейский! Товарищ полицай! Ну как вас там! Сюда идите, сюда!

И почти сразу перед вмиг онемевшим Кузьмичом предстал всамделишный американский полицейский, но даже не форма его так изумила Лаврухина, а то, что полицейский был негром. Негров в своей жизни Лаврухину видеть доводилось только по телевизору и на фотографиях в газетах, и потому появление чернокожего человека сразило старика наповал. Вот теперь он поверил в реальность происходящего. И совершенно изменился в лице.

Негр не воспользовался своей дубинкой, чтобы восстановить нарушенный порядок, а лишь пробурчал что-то по-английски, после чего выставил Кузьмича за дверь.

На площади тем временем прибавилось народу. Сюда уже шли и те, кто не был нами предупрежден о происходящем, и толпа все росла и росла. Лаврухин разыскал своего соседа – того, что держал в руках красный флаг.

– Ну что, убедился? – осведомился сосед.

– Плохо дело, – признал Кузьмич. – Как же они так-то вот – у народа не спросясь?

– А вот так! – ответил сосед, озлобляясь. – На нас им плевать! Как хотят, так и вертят. Детский сад, говорят, теперь закроют. Вместо него будет этот… как его… бурдель.

– Какой бурдель? – не понял Кузьмич.

– Ну, где бабы за деньги. Вон, уже привезли их, видишь?

Лаврухин обернулся к детскому саду и увидел роскошную иномарку, а возле нее – четырех длинноногих девиц. Юбчонки у девиц были так коротки, что почти ничего и не прикрывали, и это было весьма необычно – в родном лаврухинском городке такого бесстыдства никто себе не позволял, разве что Светка, дочка Катьки Кривой, но та шалава здесь и появляться не смела, а крутила хвостом где-то в областном центре, откуда изредка доходили нелестные слухи о ее бесстыдных похождениях.

Не успел Кузьмич прокомментировать увиденное, как вдруг совсем недалеко, где-то за магазином, хлопнули пистолетные выстрелы. Почти сразу из-за магазина показался малый совершенно разбойной наружности, который время от времени останавливался и стрелял из большого, явно не нашенского пистолета, что вынуждало преследовавшего его полицейского – уже знакомого Лаврухину негра – пригибаться и петлять. Полицейский тоже вел огонь из своего пистолета, но и у него с меткостью было не очень, и он все время мазал. Стреляющая парочка пересекла площадь и скрылась за зданием детского сада.

– Вот уже и преступность возросла! – оценил увиденное лаврухинский сосед. – Когда такое было, чтоб у нас на улицах стреляли?

Да, жизнь менялась стремительно, и растерявшийся Лаврухин не знал, что и делать.

– Как же так! – сказал он потрясенно. – Что же со всеми нами будет?

– А ничего плохого не будет, – ответил кто-то. – Аляску вон тоже продали – и ничего, живут люди.

Тем временем к памятнику Ильичу подъехал автокран и грузовик. В кузове грузовика стояла статуя Свободы, уменьшенная до размеров вождя мирового пролетариата.

– И памятник наш им нехорош, – недобрым голосом сказали в толпе.

Рабочие в новеньких отутюженных комбинезонах деловито разматывали трос, готовясь к демонтажу скульптуры.

В этот момент мысли в голове Кузьмича, похоже, совершили какой-то необыкновенный кульбит, и он наконец-то начал прозревать.

– Профукали Россию! – громыхнул он, меняясь в лице.

Конечно, сказал он вовсе не «профукали», но произнесенное им слово не имело ни малейших шансов попасть в эфир – мы в подобных случаях включали пищалку, и вместо неблагозвучного слова телезрители слышали красноречивое «пи-и-и».

– Профукали! Да я им…

Лаврухин оказался чрезвычайно образно выражающимся дедом. В эфире у нас будет сплошное «пи-и-и». И тут произошло то, чего никто из нас не мог ожидать. Толпа уже больше чем наполовину состояла из «непосвященных», и вот этих людей, не подозревающих об истинной подоплеке происходящего на площади, темпераментная речь Павла Кузьмича не на шутку разогрела. Толпа завелась, и я понял, что ситуация стала выходить из-под контроля.

– Выпускайте президентов! – распорядился я по рации.